Забавно получилось с Тоней, он лежит одетый на широченной кровати в гостиничном номере. Посреди ночи будто током дёрнуло, пойду выебу, плевать я хотел на Юлю, разорётся сестричка, начнёт по квартире скакать, отличный повод сказать ариведерчи, срок и так подошёл. Раздеваться лень, так поваляюсь, потом на такси доеду домой, приму душ, пожру и начну ждать звонков. Интересно, кто первая позвонит: Юля или Тоня? Впрочем, у Тони, кажется, нет моего номера. Жаль, надо было дать при удобном случае. Впрочем, насрать, так даже интереснее. Чем она думала, когда летела к своей блядовой сестричке? Или в Барнауле не думают?
В какой-то момент процессы в его жизни пошли как параллельные прямые. Он работал в Костиной компании, скорей, въёбывал как папа Карла, соответственно, бабло на кармане нарастало, он купил хату в Беляево, чтобы не мотаться по съёмным углам, путаны довольно быстро осточертели, он составил несколько психотипов, под которые подходили жрицы любви, на третьй рюмке какой-то из типов проявлялся в полной мере, бывали, конечно, исключения, это когда очевидные признаки усматривались после пятой порции пойла. Однажды он явился в офис с обручальным кольцом на мизинце. Зажал свадьбу, искренно обиделся Костя. Это такая фенька, шеф, объяснился он, я заметил, что тёлки активно западают на женатиков, молодых и богатеньких типа меня. Мастак, рассмеялся Костя, но явно этот прикол был ему не душе, ревностному семьянину, однолюбу и отцу троих детей. Ах ты, вор-консерватор, подумал он, надо же, какие высокие моральные ценности у специалистов по таможенному контрабасу.
Дела в фирме шли настолько хорошо, что следовало готовиться к катастрофе. Это было у него на уровне ощущения, чутья, которое так помогало в работе разговорным жанром, кому чего сказать, а кому чего промолчать, сфера деятельности требует молниеносных реакций, это было его кредо. Не пора ли сменить пластинку, он попытался убедить Костю, пойми шеф, большой босс (так они называли начальника таможенного комитета) на должности семь лет, небывалый срок для Родины, снимут или посадят, что однохуйственно, и нас пометут к едреней матери, пока бабло есть в заначке, в другой бизнес уходит надо. Какой другой, вяло отнекивался Костя, в последний год забарившийся, регулярно, не реже, чем раз в квартал, отправлявшийся с семьей на курорт или без семьи на охоту, кому мы нужны, лапотники контрабасные, неймётся тебе, скучно, женился бы на самом деле, Костя недовольно косился на обручальное кольцо на его мизинце, семью заведёшь, сверчок в жопе сам испарится.
А глазки-то замаслились, подумал он, проваливаясь в сумеречный предрассветный сон, у Тонюши нашей ненаглядной, когда я её ёб. Яблочко от яблоньки недалеко падает. Обеих сестричек теперь пялить, пуркуа па?
УТРО ТУМАННОЕ. ЧЕТЫРЕ.
Она села в машину. Зачем? Хороший вопрос. Наверное, потому, что должно же быть какое-то завершение. Зачем ты это сделал, говорит она, чувствуя себя последней идиоткой. Нравишься ты мне, так же по-идиотски отвечает Кирилл. Довольно долго они молчат. Будешь дальше жить с Юлей? А надо, он паркует машину у высокого зелёного забора, заботишься о личном счастье старшей сестрички? Пошли. Куда, она напоминает сейчас съежившегося хомячка. Это мой загородный дом, пошли, чайку попьём. Мне нужно в аэропорт. Успеешь, он открывает дверцу автомобиля, не ссы, насиловать не буду.
Дом большой, богатый, но какой-то неуютный, больше похожий на гостиницу. Юля здесь бывает, спрашивает она. Нет, это мой маленький секрет, я, собственно, не покупал, дом достался за долги. Она, не снимая пуховик, садится на высокий стул у кухонного стола размером с барную стойку. Я и приезжаю сюда не часто, больше в Москве, говорит Кирилл, дела-заботы, хотя летом здесь потрясающе, воздух, в ста метрах коттеджный поселок, там магазины, рестораны, пруд, оборудованный под бассейн. Да и зимой неплохо, она смотрит в окно на большой сад, запущенный, как и всё в этом доме. За деревьями уход требуется, говорит она.
Требуется, Кирилл наливает коньяк, ты будешь? Чуть-чуть, она думает, что в Барнаул можно улететь и завтра, строго говоря, самое плохое уже случилось. Сюда требуется толковый человек, говорит Кирилл, который станет следить за домом, нанимать садовников, убиральщиц, кого там ещё надо, в общем, чтобы жил здесь, намёк поняла?
У меня дочь, муж, не смущает? Меня нет, а тебя? В поселке, который рядышком, есть частный детский сад, дорогой, разумеется, но это вопрос оплаты. Муж может работать здесь в доме, а могу пристроить кем-нибудь в свою контору, жениться не входит в мои планы, Кирилл чокается о её бокал, что думаешь? Твое вознаграждение будет достойное, он называет цифру, у неё непроизвольно открывается рот.
Я не знаю, она растерянно смотрит на него, это всё так неожиданно. Ну, ты подумай, а я пока приму ванну, свари кофе, не в службу, а в дружбу.
Она выпивает коньяк залпом, вот это поворот, и, наконец, признаётся самой себе, ты же летела в Москву в надежде на что-то новое. Она включает мобильник, Паша не звонил. Она смотрит на его фотографию. Пять лет замужем, Паша мой второй мужчина, не считая тех нескольких итальянцев, которых Юлька таки сумела подложить к ней в постель в том горном отеле в румынских Карпатах. Если бы она была одна, она, конечно, испугалась бы, но Юлька доступно разъяснила простые истины: глазки зажмурила, итальяшки старые, вечно пьяные, надолго не хватит, и, главное, разговоров по душам не будет, они по-русски ни бельмеса, твой ломаный английский тоже не для светской беседы, а деньги за блондинок хорошо отстёгивают, папуасы черножопые.
Паша это была не любовь, это была необходимость выжить в циничном и грязном мире, который открывался ей по мере взросления. Мать она почти не помнила, отец выгнал жену из дома, когда ей было четыре года, а Юльке девять. Официально считалось, что мать была алкоголичкой, которая вела распутный образ жизни, парикмахерская, где она работала, фактически являлась подпольным борделем и наркопритоном, во всяком случае, это утверждали на суде многочисленные свидетели. Отец тогда уже был директором радиозавода, их развели без препятствий, мать определили на принудительное лечение в психиатрическую больницу и лишили родительских прав. Как было на самом деле, точно неизвестно, бабушка Валентина, которая занялась воспитанием внучек, разговаривала на эту тему неохотно и сдержанно, а бабушке по линии матери вход в дом был запрещен. Юлька, когда отец снова женился и у них появилась мачеха, часто сбегала ночевать к этой, второй бабушке, а у неё отношения так и не сложились. Была некая недосказанность в том, что произошло между отцом и матерью, подвыпившая Юлька однажды обмолвилась, что отец просто дико ревновал мать, устраивал ей сцены, когда она задерживалась на работе, рыскал в её вещах в поисках любовных записок, вот и накликал беду, сказала Юлька, и больше эту тему не поднимала, если она пыталась снова об этом поговорить, уходила в сторону и делала вид, что очень занята.
Она поднялась на второй этаж. Кирилл лежит в облаке пены в огромной ванне. Она присаживается на краешек. Я надеюсь, мне не надо будет принимать участие в групповухах? Не надо, смеётся Кирилл, ты да я, да мы с тобой, я не такой злобный, как может показаться на первый взгляд. Раздевайся, залезай, поплещемся перед ужином…
