А кроме него в доме никого быть не могло – жена позавчера улетела на шесть дней в Болгарию на симпозиум врачей-токсикологов.
Откинув угол ковра, Зольский сразу обратил внимание на неровные края у паркета в том месте, где был тайник. Ногтем мизинца подцепив паркетины, хозяин квартиры открыл тайник и обмер – пакета с деньгами в нем не было. Сунув руку внутрь, Зольский стал лихорадочно шарить под полом, но обнаружил там лишь пузырек с ядом. Вернее, с обыкновенной водой из-под крана, но хозяин квартиры этого не знал. Впрочем, узнать об этом ему предстояло уже очень скоро.
В следующую секунду Зольский почувствовал, как горячая волна прилила к его груди, а сердце пронзила такая боль, что в глазах у него потемнело. Ему стало трудно дышать и он рывком распахнул ворот рубахи, да так сильно, что верхние пуговицы полетели на пол. Схватившись рукой за грудь, Зольский стал ожесточенно тереть ее в надежде, что это поможет унять боль. Но она только усиливалась, а удушье все сильнее сжимало горло. И тогда взгляд чиновника упал на пузырек. Взяв его в руки, он открутил крышку и поднес горлышко к носу. И мозг его пронзила ужасная догадка – это был не яд. И тут Зольский все понял. Он догадался, кто пошуровал в его тайнике – забрал деньги и подменил отраву.
– Моче-е-е-ный, су-у-у-ка-а-а-а! – закричал Зольский и в следующий миг опрокинулся спиной на ковер, забившись в предсмертных конвульсиях.
18 октября 1973 года, четверг, Москва, площадь Дзержинского, КГБ СССР, кабинет Юрия Андропова
Когда Андропов услышал от своей секретарши, что к нему на прием рвется Марат Изюмов, шеф КГБ сразу понял, что случилось что-то непредвиденное – Изюмова он к себе не вызывал. Поэтому, прервав разговор по телефону со своим секретарем Владимиром Крючковым, Андропов попросил впустить к нему Изюмова. И тот практически с порога огорошил его сообщением:
– Юрий Владимирович, Зольский умер!
– Как умер, от чего? – приподнялся в своем кресле Андропов.
Он был искренне удивлен этим сообщением, поскольку знал, что Зольскому было чуть больше пятидесяти лет и внешне он олицетворял собой вполне здорового человека.
– Отравился ядом, – ответил Изюмов, проходя к столу. – Вернее, мы сначала думали, что он отравился, а затем поняли, что его отравили. Яд был в коньяке.
– И кто же этот таинственный убийца?
– Судя по всему, это Корней Капустин, который на днях сбежал из больницы. Соседка Зольского рассмотрела его в глазок, как тот выходил из квартиры покойного. Но поскольку до этого она уже неоднократно видела его там, то не придала этому значения. А мы придали.
– Получается, это банальная месть? – предположил Андропов. – Что же вы так плохо охраняли Зольского?
– Виноваты, Юрий Владимирович, – развел руками Изюмов. – Но кто же думал, что этот ухарь до сих пор в Москве, и что осмелится достать Зольского у него же дома? Мы усилили охрану возле самого Зольского, но квартиру под наблюдение не брали. Но эта месть облегчает нам задачу – вряд ли об этой смерти быстро узнают подельники покойного.
– Что вы хотите этим сказать, Марат Игнатьевич?
– Мы уже несколько дней следим за ячейкой в камере хранения на Курском вокзале, куда Филипп Одинцов положил портфель-дипломат. Как мы подозреваем, там находятся деньги от подпольного тотализатора, предназначенные для Банкира. Но за деньгами пока никто не явился. А тут послезавтра у Зольского назначена встреча с Банкиром на стадионе «Динамо». Мы узнали об этом буквально за пару часов до смерти Зольского.
– Вот ведь незадача какая! – и Андропов стукнул ладонью по столу.
– Но эту незадачу можно попробовать решить.
– Каким образом – реанимировать труп Зольского?
– Не совсем, Юрий Владимирович. Я пока с Кропоткинской к вам ехал, случайно увидел афишу нового фильма Леонида Гайдая «Иван Васильевич меняет профессию». Вы его посмотреть еще не успели?
– Откуда – работы невпроворот, – развел руками Андропов. – Но я пьесу Булгакова читал: там, кажется, царь попадает из средневековой Москвы в современную. Но почему вы об этом вспомнили?
– Мне в голову одна идея пришла. А что если и нам подменить Зольского? У Булгакова в пьесе двойник царя подменяет, а мы подменим Леонида Карпыча. Нам ведь надо, чтобы он на «Динамо» на футбольном матче объявился, чтобы Банкир с ним ветретился. И ситуация за нас играет: до матча осталось всего-то ничего – два дня – и мы можем сохранить в тайне смерть Зольского. Его жена сейчас в Болгарии на врачебном симпозиуме, а с работой Зольского мы тоже кое-что придумаем – выпросим для него отгул.
Услышав эту идею, Андропов на какое-то время погрузился в раздумья. Наконец, он вновь посмотрел на собеседника своим характерным взглядом из-под очков:
– Идея неплохая, но уж больно рискованная. Вряд ли даже опытному гримеру удастся создать хороший подлинник. Да и времени мало – найдем ли двойника?
– А чем мы рискуем? – удивился Изюмов. – Нам не разоблачения двойника надо опасаться, а того, что Зольского не будет на стадионе. А так хоть есть шанс выманить Банкира. А что касается работы гримера, то на нашей стороне фактор времени – поздняя осень на дворе. Значит, лже-Зольского можно обрядить в кепку, поднять ему воротник плаща повыше – короче, сделать так, чтобы издали он был похож на оригинал, а разоблачить его можно будет только при тщательном осмотре. Но до того как Банкир придет к этому, у нас будет шанс пощупать его за вымя.
Услышав последние слова, Андропов не смог сдержать улыбку. После чего махнул рукой:
– Хорошо, щупайте, Марат Игнатьевич. Найдите двойника и выпускайте его на «Динамо».
19 октября 1973 года, пятница, Чили, Сантьяго, стадион «Насьональ» и «Арена бокса»
Представитель Советского Союза в ФИФА Валентин Гранаткин вышагивал по беговой дорожке стадиона в Сантьяго в компании представительной делегации. В нее входил глава ФИФА Стэнли Роуз, трое его заместителей, а также глава Чилийского футбольного союза Орландо Рамос. Целью этого посещения было знакомство со стадионом на предмет проведения на нем через месяц второго отборочного матча будущего чемпионата мира между сборными Советского Союза и Чили.
– Как видите, сеньор Гранаткин, никакого концлагеря на нашем стадионе нет и не было никогда, – расплываясь в широкой улыбке вещал Рамос.
– А где в таком случае убили вашего певца Виктора Хару? – сохраняя на лице серьезное выражение, спросил Гранаткин.
– Хара погиб совершенно в другом месте и абсолютно случайно – это роковое стечение обстоятельств, – продолжал гнуть свою линию чилиец. – Он случайная жертва событий и сентября, когда не только в Сантьяго, но и во всей нашей стране царил хаос и неразбериха.
– А как же быть со снимками в западной прессе, где на вашем стадионе запечатлены тысячи заключенных? – не унимался Гранаткин.
– И это легко объяснить. Эти снимки датированы и сентября, когда многие люди, застигнутые врасплох стрельбой на улицах Сантьяго, ринулись за спасением сюда, на стадион. Как только ситуация стабилизировалась, все они вернулись по домам.
