Однако ереванцам этот арбитр был знаком совсем по иному поводу, причем не самому хорошему. Дело было в 1962 году, когда Казаков судил игру ереванского «Спартака» и ленинградского «Зенита». Матч проходил в Ереване. Гости оказались сильнее и победили 2:0 (оба гола забил Дмитрий Дубровский). Но ереванские болельщики сочли, что судьи (а их было трое: Казаков, Рафалов и Пинский) судили их команду предвзято и устроили после игры грандиозную бучу: жгли на улицах автомобили, били стекла. А судей осадили в подтрибунном помещении и грозили им расправой. От последней арбитров спасла милиция, которая целых четыре (!) часа сдерживала осаду тысячной толпы. В конце концов судей удалось эвакуировать со стадиона с помощью воинского эскорта.
После этого ереванский «Спартак» подал протест на судейство в этой игре. Его разбирали на Коллегии Союза спортобщества и организаций (так тогда именовался Спорткомитет СССР). Итог: судьи были полностью реабилитированы, а руководители футбола Армении за допущенные беспорядки на стадионе строго наказаны.
Когда стало известно, что кубковую игру 1973 года снова будет судить Казаков, кое-кто из ереванских спортруководителей хотел добиваться отклонения этой кандидатуры. Но Москва пресекла этот демарш и Казаков вышел на поле Лужников вместе со своими помощниками – Лукьяновым и Табаковым. И в назначенное время дал свисток к началу игры.
Матч начался с атак киевлян, которые сразу повели себя агрессивно и стали наступать широким фронтов – пятью полузащитниками и одним нападающим (Олег Блохин). Это вынудило ереванцев прижаться к своим воротам – они были явно обескуражены этим натиском. Вот Матвиенко начал атаку из глубины динамовской защиты, адресовав мяч Решко. К тому наперерез бросился ереванец Бондаренко, но Решко не стал его обводить и отдал мяч в прорыв – набегающему Буряку. Тот сместился на левый фланг и совершил стремительный рывок к штрафной «Арарата». Ему попытались помешать сразу двое ереванских защитников – Геворкян и Саркисян, тем самым оставив свободной одну из позиций. Именно этим и воспользовался стремительный Блохин – он сделал рывок вперед, и этот маневр не мог не увидеть Буряк (это была их наигранная комбинация). Последовал точный навес и Блохин, приняв мяч на грудь, скинул его себе на ход и ворвался в штрафную ереванцев. Перед ним был всего лишь один защитник – Месропян. Но Блохин сделал ложное движение корпусом в сторону, на которое «купился» его визави. Когда Блохин это увидел, он пробросил мяч вперед, обошел защитника и вышел на ударную позицию – перед ним, кроме вратаря Абрамяна, больше никого не было. Однако на этот раз эта преграда для лучшего забивалы киевлян оказалась непреодолимой. Блохин ударил по мячу, целясь в дальний, правый угол ворот. Но вратарь угадал замысел нападающего и бросился именно в этот угол, вытянувшись в полете, как струна. И кончиками пальцев отбил мяч на угловой. К угловому флажку побежал динамовец Трошкин, а игроки обеих команд столпились в штрафной площадке «Арарата».
10 октября 1973 года, среда, Чили, Сантьяго, улица Рио Тольтен
Как только дверь в калитке приоткрылась, Канто рванул ее на себя и ударом рукоятки пистолета в голову свалил «мириста» с ног. Перешагнув через потерявшего сознание мужчину, Канто и его люди стали осторожно приближаться к дверям, ведущим в дом. И тут их заметили из окна. В следующую секунду оно растворилось и из него высунулось дуло автомата «Калашников». Увидев это раньше своих солдат, Канто успел отпрыгнуть в сторону, за каменную клумбу с цветами, и основной шквал огня пришелся на тех, кто шел за ним следом. Трое солдат рухнули замертво на землю, а остальные отпрянули назад, за металлические ворота. На какое-то время стрельба прекратилась, но спустя секунду возобновилась снова – это сразу несколько солдат перепрыгнули через ограду соседнего дома во двор дома «миристов» и стали поливать шквальным огнем то окно, откуда недавно велась стрельба.
Тем временем в доме царила суматоха. Внутри находилось пять человек: Альваро Молина, его возлюбленная Сесилия и трое «миристов», охранявших своего лидера. Эти трое находились в той самой комнате, окна которой выходили на ворота, а Молина и Сесилия были в соседнем помещении, откуда можно было через черный ход попытаться попасть в соседний двор и скрыться. Но прежде, чем это сделать, требовалось убедиться в том, что солдаты не держат под прицелом эту сторону. Чтобы проверить это, наружу осторожно выбрался один из «миристов», вооруженный автоматом. И тут же угодил под прицельный огонь солдат, которые засели на крыше соседнего дома. Одна из пуль угодила «миристу» в плечо и он, ведя ответный огонь, ввалился обратно в дом. Стало понятно, что и этот путь отрезан – солдаты окружили дом плотным кольцом. И все же один путь к отступлению у осажденных оставался и находился он под их ногами. На кухне был небольшой люк, который вел в подвальное помещение, откуда можно было по подземному лазу выбраться в небольшой сарай, стоявший в глубине двора. По крыше этого сарая можно было попасть на крышу соседнего дома, а уже оттуда перебраться на ближайшую улицу. Поэтому Молина, понимая, что каждая минута грозит гибелью не столько ему, сколько его возлюбленной и их будущему ребенку, рывком открыл люк и приказал женщине спускаться вниз. В это время двое «миристов» вели бой с солдатами, наступавшими со стороны ворот, а раненый «мирист» держал под прицелом черный ход.
Канто лежал за каменным выступом клумбы и стрелял из автомата по окнам, за которыми скрывались осажденные. Но затем, расстреляв один магазин, он дал команду своим солдатам прекратить огонь. И когда выстрелы стихли, причем с обеих сторон, Канто обратился к главарю «миристов»:
– Молина, вы окружены, сопротивление бесполезно. Если тебе не дорога собственная жизнь, тогда подумай о своей женщине и вашем ребенке.
Крикнув это, Канто замолк, ожидая ответа. Но его не было в течение минуты. Затем из ближнего к лейтенанту окна раздался голос Молина:
– Где гарантии, что если мы сдадимся, вы не тронете мою женщину?
– Даю тебе слово офицера – мы не воюем с беременными женщинами.
– Нам надо подумать, – ответил Молина.
– Хорошо, даем вам десять минут.
На самом деле Молина не оставил надежды вывести свою возлюбленную через подземный ход, но ему нужно было время. И он его получил.
10 октября 1973 года, среда, Москва, площадь Дзержинского, КГБ СССР, кабинет Юрия Андропова
После того, как Цинев покинул его кабинет, Андропов тут же связался по телефону с министром гражданской авиации Борисом Бугаевым – тот был дома.
– Добрый день, Борис Петрович, это – Андропов, – представился шеф КГБ. – Звоню вам по экстренному случаю. Несколько минут назад из аэропорта Внуково в направлении Киева вылетел самолет. На нем украинские чекисты, посланные Федорчуком, этапируют к себе одного человека, который ни в коем случае не должен покидать пределы Российской Федерации. Мы можем что-то сделать, чтобы повернуть самолет обратно?
– А что это за самолет, Юрий Владимирович? – после короткой паузы, понадобившейся ему для того, чтобы осмыслить услышанное, спросил Бугаев.
– По нашим сведениям, это спецсамолет Федорчука.
