– Не хило.
– Еще как! Самое смешное, двух милиционеров повязали. Участковый и опер из Завадского района.
– Да ты чего!
– На содержании у «правобережцев», на разборы уже ездят. У участкового незарегистрированный «ТТ».
– Вот, скоты. Давить надо!
– Ребята из СОБРа нервные, предателей не любят. Так что им больше всех досталось.
– Ну а дальше-то что? Суета это все.
– Верно. Пожурят и отпустят, – кивнул Ромашин. – В лучшем случае кому-то условно дадут. Комедия.
– Стрелять их, тварей, надо.
– Покажи пример, – усмехнулся Ромашин, но улыбка у него сползла с лица, когда он наткнулся на острый, ледяной взор своего старого приятеля… – Какими судьбами-то ко мне?
– Что ты можешь сказать о некоем Гвоздеве? Кличка Гвоздь.
– А что у тебя на него? – Ромашин напрягся.
Косарев объяснил суть дела.
– Любопытный экземпляр, – сказал Ромашин. – Из тех, кто еще чтит блатной закон. И «лаврушников» на дух не переносит.
– Не очень и чтит. Вон домину отгрохал. Как «лаврушник».
«Лаврушниками» называли воров в законе, которые ратовали за приспособление к новым временам и ослабление жесткого воровского закона. Их идеология в последнее время повсеместно побеждала.
– Слаб человек… Гвоздь начинал с должности палача, приводил в исполнение приговоры сходняков. Сколько народу перерезал – никому не ведомо. Преуспел в этом деле, умудрился ни разу не засветиться. Думаю, работа ему сильно нравилась. Из тех, у кого слово с делом не расходится. Если сказал, что пришьет, – пришьет обязательно.
– Убивец?
– Не простой убивец. Умный, осторожный, волевой. Его блатные хотели смотрящим на город ставить… Кстати, он две зоны кормит. Благодетель.
– Чем же он сейчас занимается?
– Да тем же, чем и вся мразь уголовная, – вымогательства, махинации, левые фирмы. В девяносто шестом с чеченцами спутался. Поставлял им наемников-снайперов. И, кажется, был посредником в какой-то сделке с оружием. Тоже для Чечни.
– На черных работал?
– А что ему? «Национализм расшатывает элементарное, арестантское. Этот блуд надлежит искоренять». Такое было решение авторитетного сходняка еще лет пять назад. Воры сегодня самые большие интернационалисты. Армянский и азербайджанский вор друг друга резать из-за национальности не будут. Так почему бы не помочь чеченским братьям?
– Вот мразь.
– Еще какая… Слушай, если ты его на чем зацепишь – мы тебе любыми средствами поможем. И за мной тогда коньяк.
– Не знаю, что получится. Мне неясно, что его шестерки от моих «клиентов» хотят. Ладно, пока…
Опер был в раздумье. Он понимал – чтобы разобраться в этом ребусе, для начала нужно отыскать Севу. Ведь у Гулиева так ничего и не удалось выяснить. А если мальчишка поможет разобраться? Но он как сквозь землю провалился.
Что касается Матроса и Киборга – их можно арестовывать хоть сейчас. Однако с этим на совещании у начальника уголовного розыска решили повременить. Полезнее будет попытаться провести оперативную разборку, поискать подходы к этой компании…
Косарев уселся за свой стол, задумчиво поглядел на Мартынова:
– А ты знаешь, чем Гвоздь занимался?
– Бандитствовал.
– Да… Он в девяносто шестом снайперов в Чечню посылал. И с оружием «нохчам» подсабливал.
– Козел.
– Этим оружием его наемники клали наших солдат. Это что, теневой бизнес?
– Получается.
– Ничего подобного, Володя. Это – измена Родине. И знаешь, что я скажу.
– Что?
– Он сильно пожалеет об этом…
– Да ладно. Поди достань по нынешним временам «законника». Глядишь, его еще в Думу изберут. Они ныне в почете.
– Я его достану…
Глава 33
Цыгане
– Будешь? – хозяин дома Михась протянул Севе папироску «Беломора».
– Я такие не курю.
– Это косяк. Анаша.
– Не хочу.
– Не пробовал, что ли? – усмехнулся хозяин.
– Пробовал, – приосанился Сева. – Давайте, – и потянулся за папироской.
– Ладно, не стоит. Может, потом распробуешь. Помогает жить. Хотя сам не слишком уважаю, – Михась спрятал папиросу и отхлебнул чая из большой, красивой фарфоровой чашки.
Сева чувствовал себя здесь вполне прилично. Обильный стол, вкусно приготовленное мясо, наваристый суп, мягкий, домашний хлеб – наслаждение после тех дней, когда приходилось прятаться, и после той жуткой ночи, когда под вой бродячих собак он ломился через лес. По комнате сновали женщины, меняя блюда, расставляя посуду. Михась с ними обменивался короткими репликами на незнакомом Севе языке – одном из цыганских наречий.
– Поел, попил? – спросил Михась. – Теперь рассказывай, в чем беда-кручина.
– Ну…
– Не стесняйся. Зла тебе тут никто не пожелает. Давай как на духу.
От хозяина дома исходила энергия обаяния и властности. И противиться ему было трудно. Да Сева был и не в таком положении, чтобы упрямиться.
– Значит, так получилось…
– Только не выдумывай ничего. Давай честно…
Сева сбивчиво и маловразумительно, глотая окончания слов, изложил свою историю. Михась слушал внимательно, почти не перебивая, лишь изредка задавая уточняющие вопросы.
– Попал как кур в ощип, – кивнул он, выслушав печальную повесть. – Слева – власть государева. Справа – воровская. А посредине – ты, беззащитный и никому не нужный. Так?
– Ага, – Сева вздохнул, и на лице его отразилось жалобное отчаяние, как у щенка, которого несут топить.
– Не было бы счастья, да несчастье помогло, – Михась потянулся на стуле, положил с удовлетворением руки на слегка выступающий кругленький животик.
Просторный двухэтажный дом в самом центре цыганского поселка был обставлен добротной старой резной мебелью. В углу чернел метровым экраном телевизор «Sony». В серванте было много хрусталя и старинного фарфора. На стене висели иконы, рядом с ними стояли свечки – похоже, народ здесь жил верующий. Жилище было довольно уютное, заполненное народом – женщинами, ребятней. Но они старались не лезть на глаза. Ощущалось, что Михась тут хозяин и держит всех крепко в руках.
– Повезло тебе, что ты на мою машину в Клячинске наехал, – хмыкнул Михась.
Сева, сморщив лоб, потер ушибленный локоть.
– Ну, не стони, пацан, – Михась положил вишневое варенье в чай и начал размешивать серебряной ложкой. – Ты думаешь, куда ты попал?
– К цыганам.
