Вот как, например, императрица провела день 5 июля 1726 года. В начале одиннадцатого утра отправилась ко сну; встала в пятом часу дня; в восьмом обедала; в четвертом часу ночи прогуливалась в Летнем саду; отправилась спать в третьем часу дня. В другие дни она вставала в третьем часу дня, а иногда случалось, что и в одиннадцатом или двенадцатом ночи — в зависимости от времени, когда отправлялась опочивать. Время обеда тоже не было постоянным и колебалось в зависимости от времени пробуждения
[53].
Современники были правы: отсутствие режима способствовало болезни императрицы, ускоряло ее уход из жизни.
Резкое ухудшение состояния больной наступило 22 апреля. В течение этого и последующего дней Екатерина подвергалась удушью, несколько раз теряла сознание, бредила. Скончалась она 6 мая 1727 года.
Казалось бы, подробности о состоянии здоровья императрицы можно счесть лишними. Но это не так. Читатель должен иметь представление о том, что даже при наличии скромных способностей государственного деятеля императрица не смогла бы их реализовать. Что же касается иноземных послов в Петербурге, то их интерес к здоровью императрицы понятен — ее кончина должна была сопровождаться не только сменой лица, стоявшего на вершине правительственной пирамиды, но и сменой состава «команды» и, следовательно, возможным изменением внешнеполитического курса.
В самом начале царствования Екатерины I ее болезненность вместе с добродушным и сердобольным нравом давали современникам повод полагать, что «царствование этой царицы будет тихо и счастливо». Подданные, доносил Лефорт, «начинают воспевать счастливое освобождение от тирании и очень хорошо понимают, что царствование женщины не может быть до такой степени деспотическим», как предыдущее. Но безволие и добродушие правителя далеко не всегда обеспечивают положительную оценку царствования.
* * *
Царствование Екатерины началось под знаком траура по умершему супругу. Тело Петра оставалось непогребенным в течение сорока дней, и все это время Екатерина ежедневно дважды, утром и вечером, оплакивала его. «Придворные дивились, — замечал современник, — откуда столько слез берется у императрицы».
С первых же дней новая императрица продемонстрировала намерение строго следовать курсом Петра. Но многое и изменилось — причем и внешне, и по существу. Так, изменился при Екатерине характер развлечений, что, казалось бы, и не имело большого значения, но многим казалось симптоматичным. Петр, как известно, ввел устройство ассамблей — собраний разношерстных по составу людей, где наряду с развлечениями велись деловые разговоры и где можно было встретить вельмож, кораблестроителей, разного рода умельцев, купцов, послов иноземных государств. Именным же указом Екатерины Алексеевны 11 января 1727 года велено было еженедельно по четвергам в пятом часу пополудни собираться в дом ее императорского величества «на курдах, или съезд». Судя по указу, куртаги отличались от ассамблей: для них был отведен специальный день, в то время как устройство ассамблей не имело строгой периодичности; куртаги созывались при дворе императрицы, в то время как ассамблеи — поочередно у вельмож; наконец, главное отличие состояло в более демократическом составе участников — на куртаги приглашались русские и иностранные министры, а также чины не ниже полковничьего. С ассамблеями куртаги роднило лишь присутствие дам и право находиться в собрании, «кто сколько хочет». «Невозможно описать поведения этого двора; со дня на день не будучи в состоянии позаботиться о нуждах государства, все страдают, ничего не делают, каждый унывает и никто не хочет приняться за какое-либо дело, боясь последствий, не предвещающих ничего хорошего… Дворец делается недоступным, полным интриг, заговоров и разврата». Другое донесение содержит неприглядные подробности придворного быта. «Я рискую прослыть за лгуна, — доносил Лефорт, — когда опишу образ жизни русского двора. Кто бы мог подумать, что он целую ночь проводит в ужасном пьянстве, и расходится уже самое ранее в пять или семь часов утра. Более о делах не заботятся. Все страдает и погибает»
[54].
Зубов Алексей Федорович. Первый Зимний дворец
Гравюра, 1717 г. Государственный Эрмитаж, Санкт-Петербург.
Отдав должное памяти супруга соблюдением годичного траура, Екатерина будто бы спешила наверстать упущенное: балы и маскарады чередовались с празднествами по случаю выдачи наград, смотрами гвардейских полков. Продолжая традиции, императрица совершала частые прогулки по Неве, сопровождавшиеся пушечной пальбой, присутствовала на спуске галер. «Имея необыкновенную склонность к навигации и флоту, — писал Вильбуа, — она устраивала почти каждое воскресенье и по праздникам летом представление с морским боем». Развлечения продолжались до глубокой ночи. 1 мая 1726 года на Екатерину был возложен польский орден Белого орла. Празднества закончились в семь часов утра. 7 мая двор веселился до трех часов ночи. 30 июня она пировала на именинах графа Сапеги до четырех утра. Публичные развлечения дополнялись камерными, происходившими ежедневно во дворце, в кругу гофдам, камергеров, гофмейстеров и прочих придворных.
И все же действительность опровергла пессимистические размышления дипломатов. Жизнь продолжалась, и дела хоть как-то, но совершались. Правда, происходило все это не в том бурном ритме, как при Петре Великом. Ожидать новшеств, умения угадывать развитие событий от императрицы не приходилось, но ей была доступна элементарная мысль о необходимости довести до конца дела, начатые покойным супругом. Именно так она и поступила. «Санкт-Петербургские ведомости» в ноябре 1725 года извещали население: «Ее императорское величество матернее имеет попечение к своим подданным, а наипаче в тех делах, кои начаты при его величестве, дабы их всемерно в действие произвести, а наипаче о науках молодых москвичей, для которых новые профессоры из других краев выехали, и по оным профессорам показала милость и высокую свою протекцию… Немалое имеет попечение о воинских делах и в прочем, что принадлежит к удовольствию полков, и часто изволит сама при экзерцициях присутствовать». Не забыли упомянуть и о том, что императрица продолжила благоустраивать Петергоф, повелев «некоторые домы доделывать и игровыми водами и прочими украшениями украшать».
Газета не упустила случая оповестить читателей о милосердии императрицы, оказанном капитан-поручику, который наткнулся на протазан и «жестоко покололся». Узнав об этом, Екатерина «изволила, встав из-за кушанья, выйти к тому раненому и указала его отвести в особливую палату, архиерей и лейбмедики призваны, и указала того раненого при себе перевязать, а потом едва ли вси дни изволила его сама надзирать».
Императрица в первые дни царствования совершала и более существенные акции, чем излечение от раны капитан-поручика Петра Чичерина или сооружение новых домов в Петергофе. По традиции, взошедший на престол государь начинал царствование актами милосердия. Екатерина не отступила от правил: она предоставила свободу осужденным навечно к каторжным работам, освободила из ссылки Петра Шафирова, а сестру казненного Виллима Монса Матрену Балк, спина которой соприкоснулась с кнутом палача, вернула из пути в Сибирь, причем восстановила ее в прежней должности статс-дамы императрицы. Более того, специальный Указ запрещал упрекать ее в чем-либо под страхом телесного наказания. Шафирову же было дано почетное задание написать историю царствования Петра Великого до 1700 года, которое он, кстати, не выполнил. Помилование коснулось и украинских старшин, содержавшихся по повелению Петра в заточении за протест против ликвидации гетманства
[55].
