Царь по-своему рекламировал полезность пребывания на курорте и пользования здешними водами. В феврале 1719 года занемог светлейший князь Меншиков. Болезнь хотя и уложила князя в постель, но не лишила его возможности заниматься делами и принимать у себя вельмож. Вернувшийся 3 марта с Марциальных вод Петр в тот же день навестил больного. В «Повседневных записках» — журнале, в котором регистрировались события из жизни Меншикова, — читаем: царь «по обычной церемонии, рассуждая о болезни его светлости, изволил объявить о неслыханном действии марциальных вод». Петр, любивший врачевать, предписал Александру Даниловичу отправиться на Марциальные воды. В представлении царя эти воды способны были поставить на ноги любого больного, в том числе и князя с больными легкими.
Меншиков поднялся с постели к 21 марта, а в июле приспело время выполнять царское повеление. Это принужденное лечение, надо полагать, вызвало в семье князя тревогу. Следы сомнений в целительных свойствах вод видны в том, что «курортник» в течение недели ехал в сопровождении всей семьи, будто подвергался тяжелейшим испытаниям. На водах князь встретил блестящее общество, маявшееся здесь по повелению царя: царицу Прасковью Федоровну, генерал-адмирала Апраксина, архимандрита Феодосия, князя Ивана Юрьевича Трубецкого, Григория Скорнякова-Писарева
[17].
В феврале — марте 1724 года, перед самыми коронационными торжествами, царь, как отмечалось выше, лечился на Марциальных водах вместе с супругой. Можно высказать догадку, что торжества, сопровождавшиеся пиршествами и чрезмерными возлияниями, ухудшили самочувствие царя, и он отправился вновь принимать воды, на этот раз из источника, расположенного в 90 верстах от Тулы, рядом с Угодскими заводами. Ранее Петр никогда не пользовался водами дважды в году.
Из писем Петра Екатерине видно, что он остался доволен лечением. 4 июня он извещал супругу, что воду «лучше нашли, неже о ней чаяли», а три дня спустя известил о первых результатах лечения: «…воды, слава Богу, действуют изрядно, а особливо урину гонят не меньше олонецких, только аппетит не такой, однако ж есть»
[18]. На Угодском заводе, принадлежавшем Миллеру, царь решил проверить свои навыки кузнеца. Он выковал несколько полос железа, наложил на них клеймо и, справившись о размере платы, выдаваемой заводовладельцем за подобного рода работу, тут же затребовал деньги. На них царь купил себе башмаки. Этим приобретением он очень гордился, подчеркивая, что полезная в быту вещь куплена на деньги, лично им заработанные. Через неделю он закончил курс лечения и отправился в Петербург.
Приступ болезни, казалось, должен был вынудить Петра воздержаться от привычного распорядка дня, умерить занятия делами, соблюдать диету, заставить более экономно расходовать силы. Но он не щадил себя. В конце августа присутствовал на спуске фрегата, а затем, вопреки предписаниям врачей, отправился в продолжительное путешествие. Сначала поехал в Шлиссельбург на традиционные празднества, ежегодно отмечавшиеся по случаю овладения этой крепостью, затем осматривал Олонецкие металлургические заводы (здесь он выковал три пуда железа), а оттуда через Новгород поехал в Старую Руссу, древний центр солеварения. Не преминул он заглянуть и на Ладожский канал и остался доволен результатом работы руководителя строительством Миниха. В Петербург царь возвратился в начале ноября больным. Здесь произошло событие, круто изменившее семейный уклад жизни царя и обострившее течение болезни.
8 ноября 1724 года был арестован тридцатилетний красавец Виллим Иванович Монс, брат давнишней фаворитки царя Анны Монс. Его карьера началась в 1716 году, когда он получил назначение камер-юнкера при дворе Екатерины Алексеевны. В обязанности камер-юнкера входили управление вотчинами царицы, назначение приказчиков, определение на службу должностных лиц при дворе, контроль за обеспечением двора съестными припасами, а также забота об экипировке царицы — словом, обширный круг обязанностей по обеспечению двора царицы жизненными ресурсами. Кроме того, камер-юнкер должен был постоянно находиться при Екатерине: сопровождать ее в поездках как внутри страны, так и за ее пределами, заботиться об удобствах в пути, о развлечениях во время праздников, гуляний, ассамблей и т. д.
Веселый, обаятельный и влюбчивый Виллим Монс пользовался вниманием и успехом среди камер-фрау, фрейлин и прочих придворных дам, о чем свидетельствует его интимная переписка. «Здравствуй, свет мой матушка, ласточка дорогая, из всего света любимейшая», — писал он одной из поклонниц. К другой, уже завоеванной красавице церемонности проявлялось поменьше: «Сердечное мое сокровище и ангел и купидон со стрелами, желаю веселого доброго вечера, я хотел бы знать, почему не прислала мне последнего поцелуя. Если бы я знал, что ты неверен, то я проклял бы тот час, в котором познакомился с тобой. А если ты меня хочешь ненавидеть, то покину жизнь и предам себя горькой смерти». Ловелас, как видим, был незаурядным умельцем флиртовать, сочинять любовные послания, способные вскружить голову представительницам слабого пола, умел щедро расточать комплименты возлюбленным, не скупился на клятвы в вечной верности и умело заимствовал из письмовников фразы, вызывавшие у сентиментальных читательниц умиление. Трудно было не оказаться в сетях любовника, читая такие слова: «Верь, ваша милость: правда, я иноземец, так правда и то, что я вашей милости раб и на сем свете верный тебе одной, государыне сердечной»
[19].
Изящный ловелас, постоянно мелькавший перед глазами императрицы, не мог не привлечь ее внимания и благосклонности. Однако прямыми свидетельствами того, что это внимание переросло в интимную связь, историки не располагают. В их распоряжении находятся несколько томов следственного дела, содержащего письма Монса к возлюбленным, обращенные к нему челобитные и т. д. В одной из папок должен был находиться анонимный донос, давший основание следствию вынести обвиняемому смертный приговор, но он был из папки кем-то изъят. И все же имеются хотя и косвенные, но достаточно убедительные доказательства наличия близких отношений между императрицей и ее камер-юнкером, пожалованным во время коронации в камергеры: то, что творил Монс перед носом у своей повелительницы, могло происходить только при условии, что поступки благословлялись покровительницей. Сама по себе императрица не могла удовлетворить просьбы челобитчиков и неизменно ходатайствовала о них либо перед супругом, либо перед высокопоставленными вельможами. Поражает перечень корреспондентов, обращавшихся к Виллиму Ивановичу с разнообразными проектами. Среди вельмож, пользовавшихся услугами Монса, встречаются имена первых в государстве лиц — А. Д. Меншикова, А. П. Волынского, князя Юрия Гагарина, канцлера Г. И. Головкина, Алексея и Василия Долгоруких и многих других. Донимали Монса просьбами и иноземные купцы, помещики, богатые горожане. Суть их просьб состояла в «предстательстве», то есть ходатайстве перед Екатериной Алексеевной о получении чинов, наследства, благожелательном для просителя решении суда, повышении в должности и пр. Уже сам факт обращения такой отличавшейся высокомерием персоны, как Меншиков, или спесивых представителей рода Долгоруких свидетельствует о силе влияния Монса и его способности удовлетворить их просьбу.
