– Играет в зайчика? – догадалась я.
– Хуже! Теперь он ласточка! Как тебе?
– Ласточка?!
Я представила себе Моржика, проносящегося над постелью в бреющем полете, и потрясла головой.
Стремительные ласточки прежде никогда не казались мне особенно эротичными созданиями, хотя ведь и они как-то умудряются размножаться…
– Да, пока Моржик был в ванной, я проверила его мобильный и обнаружила такое сообщение: «Завтра в 18.30, ласточка, сделаем это у фонтана!»
– В восемнадцать тридцать в октябре еще светло, а у фонтанов в жару многолюдно, – заметила я. – Какие смелые ласточки! Делают «это» белым днем в месте массового скопления народа! Вроде я раньше не замечала за Моржиком склонности к эксгибиционизму!
– Это все она, эта дрянь, его тайная пассия, – мрачно сказала Ирка. – Она очень дурно влияет на Моржика.
– Тогда мы еще более дурно повлияем на нее! – заявила я, торопясь утешить расстроенную подружку.
– Набьем ей заячью морду? – с надеждой спросила обманутая жена.
– И повыдергаем птичьи перышки! – добавила я.
– Отлично! – Кровожадный энтузиазм вытеснил из голоса Ирки обиду и скорбь. – Значит, я заеду за тобой завтра в половине пятого. Мы сядем Моржику на хвост, проследим за ним, потому что иначе не найдем нужный фонтан, и накроем зайцевидных ласточек прямо на месте преступления против морали и нравственности!
– Завтрашний вечер обещает быть интересным, – без большого восторга пробормотала я, но подруга уже отключилась и моих слов не услышала.
Дверь квартиры, к которой я в процессе разговора удобно привалилась спиной, содрогнулась и затряслась. Думая, что это пришел с работы глава нашего семейства, я посторонилась и открыла дверь, но за ней стоял не Колян, а чокнутая бабка Светлана Михеевна со второго этажа. На ней были байковые пижамные штаны и большая, некрасиво растянутая трикотажная майка, под которой явственно виднелся бюст, конфигуративно вполне соответствующий майке. Когда-то Михеевна была красоткой, но те времена давно прошли, оставив пожилой даме на память о себе неистребимую привычку броско наряжаться. Штаны на Михеевне были ярко-зеленые, майка желтая, а на голове пламенел широкий красный ободок, похожий на кокошник. Он удерживал от эмиграции с полуголого черепа престарелой кокетки последние волосики, выкрашенные в насыщенный бордовый цвет.
Пробегающий мимо Мася при виде красно-желто-зеленой Михеевны остановился и громко, с радостной надеждой спросил:
– Мамочка, уже пришел Новый год?
– Нет еще, – ответила я и вопросительно взглянула на пришедшую вместо Нового года Михеевну.
Она была мало похожа на Деда Мороза и еще меньше – на Снегурочку. Бабка нервно притопывала ногой и похлопывала себя по расплывшемуся бедру пластмассовой мухобойкой.
– Опять грохочете?! – накинулась она на меня. – Я уже предупреждала, будете грохотать – милицию вызову! И грохочут, и грохочут, сволочи! Сколько можно грохотать?
– По закону любой сволочи можно грохотать до одиннадцати часов вечера! – вежливо ответила я, посмотрев на наручные часы. – А сейчас только восемь.
– Так вы еще три часа грохотать будете?! – возмутилась соседка.
– Нет, не будем, – успокоила я ее, не желая скандалить с сумасшедшей. – Мы на сегодня свой норматив по грохоту уже выполнили, идите к себе.
– Мамочка, бабушка идет на елку? – встрял в разговор Масяня.
– О чем говорит этот ребенок? – напряглась Михеевна.
– Не знаю, – я пожала плечами. – Нет, Коля, бабушка не идет на елку.
– А почему она в костюме? – не отставал любознательный ребенок.
– Чем ему не нравится мой костюм? – заволновалась старая модница.
– Красивый костюм! – совершенно искренне похвалил Масяня. – Красный, желтый, зеленый! Ты, бабушка, в костюме Светофорика, правильно?
Я прыснула в ладошку. Михеевна гневно покраснела, еще глубже вживаясь в колоритный образ Светофорика, и угрожающе сказала:
– Ах, вы так! Ну ладно! Сволочи! – и захлопнула дверь.
Я вздохнула. С соседями надо жить мирно, а с такими соседями, как Михеева, – в особенности. Она жутко вредная бабка. Ее манера всех вокруг называть сволочами – это еще полбеды. В прошлом году, когда маленький Мася дорос до почтового ящика и повадился хлопать его металлической дверцей, эта грымза в борьбе за кладбищенскую тишь намазала нам ящик солидолом! Пришлось покупать новое вместилище для почты и новые варежки для ребенка. Жаль, не было возможности заодно купить новую квартиру.
– Коленька, пожалуйста, не надо больше топать, кричать и ронять табуретки, – попросила я. – Баба Света очень сердится, когда шумят.
– Ба-бах! – с грохотом распахнулась входная дверь.
– А вот и я! – радостно возвестил Колян.
Говорил он в полный голос, но слышно его было плохо, человеческую речь заглушил возмущенный животный крик: карликового тигра Филимона, неразумно спрятавшегося от Масяни за дверью, прижало к стене.
– Филя! – закричала я.
– Папа! – завопил Масяня.
– Сволочи! – заорала Михеевна, разноцветная фигура которой нарисовалась на лестничной площадке позади Коляна.
– Баба Света-Светофорик! – громогласно возрадовался Мася.
– Да чтоб вас всех приподняло и шлепнуло! Сволочи! – заругалась взбешенная Михеевна. – Ненавижу! Никакой жизни через вас нет!
– Да чтоб вы онемели! – Я не выдержала и рявкнула еще громче.
Не ожидавшая этого Михеевна ненадолго заткнулась, и Колян молча закрыл перед ней дверь. Крикливая бабка потопала к себе и, пока шла вниз по лестнице, костерила наше семейство на все корки.
Этот неприятный инцидент не заслуживал бы упоминания, не получи он продолжения на следующий день.
Понедельник
* * *
– Ключи! Мобильник! Кошелек! Коля, пошел!
– Сок! Печенье! Машинка! Где няня?
– Я здесь!
– Мася, пошел!
Мои любимые мужчины в боевой тройке с няней, данной в сопровождение младшему Коляну, дружно десантировались с третьего этажа.
– Восемь сорок восемь! – я посмотрела на часы, смахнула пот со лба, устало бухнулась в кресло и оглядела ежеутренний разгром. – Нормально пошли…
Коля-большой не успел заправить постель, зато маленькому вполне хватило времени, чтобы разбросать по всей детской игрушки. На кухонном столе стояла грязная посуда, а вот кошачья миска сияла девственной чистотой.
– Мя! – неподобающе тонким голосом вякнул толстяк Филимон, устремив на меня молящий взор круглых зеленых глаз.
Я неохотно поднялась, задала корма скотинке, привела в порядок квартиру, а потом завалилась на диван с намерением поспать до полудня, но с удивлением обнаружила, что никак не могу уснуть. Организм, приученный существовать в режиме постоянной гонки, жаждал движений и действий.
