Начало 1712 года было многообещающим – в новогодний праздник Петр получил известие, которым он немедленно поделился с сенаторами. Он им отправил первое в новом году письмо: «Я за щастие себе ставлю, что сего года первое таковое письмо случилось писать». «Щастие», о котором Петр уведомлял сенаторов, состояло в том, что русские, датские и саксонские войска, осаждавшие Штральзунд и Висмар, одержали победу: городами они не овладели, но, выманив шведов из крепости, захватили в плен свыше двух тысяч солдат и офицеров. Известие обнадеживало прежде всего потому, что успех был достигнут совместными действиями союзников. Царю казалось, что это известие подтверждает безупречность его расчетов, высказанных вслух сразу же после заключения Прутского мира: ценою утраты Азова он перебросит все силы на север и там вместе с партнерами по коалиции достигнет долгожданного мира. В этих своих расчетах Петр исходил из принципа верности взятым обязательствам – принципа, которым он неукоснительно руководствовался в своих отношениях и с союзниками, и с неприятелями: «кто кредит потеряет, тот все потеряет». У турецкого султана представления о «кредите» были иными, не слишком щепетильными относительно «кредита» оказались и союзники – Август II и Фридрих IV.
Тревожные сведения поступили с юга. Не прошло и полугода со времени заключения Прутского мира, как султан решил его нарушить. Он велел задушить визиря, командовавшего турецкой армией на Пруте, обвинив его в измене. Поддавшись уговорам Карла XII, султан еще на исходе 1711 года объявил войну России под тем предлогом, что царь задерживает сдачу Азова и не выводит войска из Польши.
Петр велит Апраксину: немедленно сдай Азов. В январе он отправляет султану грамоту с извещением, что все обязательства по Прутскому мирному договору им выполнены: Азов сдан, Таганрог и прочие крепости разрушены, русские войска в Польше находятся лишь потому, что маршируют через ее территории в Померанию. Конфликт удалось уладить, но события показали, сколь мало стоили заявления султана о мирных намерениях. В итоге царь вынужден был держать войска наготове и на юге. Шереметеву, командовавшему здесь русской армией, он предложил заготовить в Киеве провиант и фураж на семь месяцев на тот случай, «ежели будет приход турской». Сенату он поручил пополнить армию Шереметева солдатами и офицерами, так как считал, что «не безопасно, чтоб султан по наущению короля шведского чего еще зачинать не захотел». Уроки из Прутского похода Петр извлек полностью – на этот раз он решил ограничиться оборонительными действиями.
Не менее огорчительные сведения поступали с северного театра военных действий. Радостная весть, полученная Петром в январе, оказалась единственной. Последующие донесения русских дипломатов убедили царя в необходимости отправиться в Померанию, чтобы предотвратить надвигавшийся распад Северного союза. Разногласия между союзниками выявились уже при осаде Шральзунда и Висмара: датский король не спешил обеспечить осаждавшие войска артиллерией, без которой они бесплодно топтались у стен крепостей. Споры продолжались и при обсуждении плана расквартирования союзных войск. Датский король настаивал на выводе своих войск из Померании, мотивируя это необходимостью защищать Данию от возможного вторжения шведов по скованному льдом проливу. Август II, напротив, считал, что вывод датских войск из Померании настолько ослабит силы союзников, что они тоже будут вынуждены оставить завоеванные позиции. Усилиями русской дипломатии разногласие удалось устранить компромиссным решением: датский король в конце концов согласился оставить в Померании корпус в шесть тысяч человек. Более всего Петра беспокоило в поведении союзников, то, что они втайне от него и друг от друга вели секретные переговоры о мире.
В июне 1712 года Петр отправляется за границу. На пути в Померанию, где стояли русские войска под командованием Меншикова, Петр имел встречу с Августом II. В который раз царю приходилось делать вид, что он не знает о его предательских переговорах, и вполне серьезно обсуждать планы совместных действий. 24 июня царь прибыл к осажденному русскими войсками Штеттину и здесь сам убедился, сколь печальны следствия разногласий в стане союзников.
Меншиков доложил царю, что без осадной артиллерии, тщетно ожидаемой от датчан, Штеттином овладеть невозможно. Осмотр укреплений убедил царя в правоте светлейшего князя. Пренебрегая условностями, царь отправляется к датскому вице-адмиралу, в ведомстве которого находилась осадная артиллерия, просить его доставить пушки к Штеттину. Тот охотно рассыпался в любезностях, отдавал царю почести, не жалел пороха на артиллерийские салюты, но наотрез отказался обеспечить осаждавших артиллерией без повеления своего короля. «Зело, зело жаль, что время проходит в сих спорах», – отозвался царь о результатах своих переговоров.
Петр отправляет датскому королю грамоту, в которой не скрывает своего крайнего недовольства: «Я сам сюда прибыл, не щадя здоровья своего, ради общих интересов. Войско мое стоит праздно, так как обещанной артиллерии нет». Царь предъявил своему союзнику ультиматум: «Ежели же сего моего прошения исполнить не изволите, то я пред вами и всем светом оправдываться могу, что сия кампания не от меня опровергнута». Царь грозил вывести войска из Померании.
Успокоившись, Петр отправляется осматривать крепости Померании, все еще находившиеся во владении шведов, после чего отправляет датскому королю новое послание с подробным изложением плана кампании. Царь убеждает короля: «Мне ни в том, ни в другом месте собственного интересу нет, но что здесь делаю, то для вашего величества делаю».
Ни угрозы, ни убеждения не подействовали: датский король так и не снабдил русские войска осадной артиллерией, и Петр, обнаружив бесплодность своих усилий, отправляется в Карлсбад на лечение.
Что заставляло царя не только не разрывать отношений с союзниками, но еще и оказывать им помощь в достижении целей, в которых он не был заинтересован? На какие взаимные услуги союзников, прежде всего Дании, рассчитывал Петр, когда проявлял столько выдержки и терпения, сохраняя Северный союз?
На эти вопросы находим ответы в письмах Петра. Царь знает, что датчане «неблагодарны явились и зело слепо и недобро поступают». Знает он и о том, что орден Белого слона, которым наградил его датский король, равно как и орден Белого орла, врученный Августом II, являлись всего лишь выражением внимания. Любезность не заменяла пушек и кораблей. Наконец, Петру было известно и то, что партнеры, в особенности датчане, готовы изменить союзу, если шведы предложат им мало-мальски приемлемые условия мира. Тем не менее он с ними не разрывает, так как рассчитывает на датский флот – датчане «для моря зело нужны», рассуждает Петр. Отличившемуся горячностью Меншикову царь то и дело внушает: «С датским двором как возможно ласкою поступать, ибо хотя и правду станешь говорить без уклонности – на зло примут». В другом письме Петр вновь обучает Меншикова дипломатическому обхождению с датчанами: «Правда, зело их поступки неладны, да что ж делать, а раздражать их не надобно для шведов, а наипаче на море. Ежели б мы имели довольство на море, то б иное дело, а когда не имеем – нужда оных флатировать (то есть льстить), хотя что и противное видеть, чтоб не отогнать».
На пути в Карлсбад Петр остановился в Вюртемберге. Отправился, как и всегда, осматривать достопримечательности города. Глядя на памятник Лютеру, произнес: «Сей муж подлинно заслужил это». Но при осмотре жилых комнат Лютера проявил по отношению к гостеприимным хозяевам некоторую бестактность. Они показали ему чернильное пятно на стене. По легенде, перед сидевшим за письменным столом Лютером предстал дьявол, и Лютер запустил в своего искусителя чернильницей. Петр стал дотошно осматривать чернильное пятно, брызги от него и написал на этой же стене: «Чернилы новые и совершенно сие неправда».
