Она сказала с недоверием:
– Что-то не видела, чтобы ты арестовывал.
– Идет война, – ответил я. – Какие в ней аресты?
– У тебя на все оправдания, – обвинила она. – Почему?
– Потому что умный, – похвалился я. – Разве не видно?
– Да как-то не очень, – холодно сказала она. – А вот наглый… да, заметно.
– Человечество, – сказал я назидательно, – все еще развивается как вид. Уверен, в сингулярности тоже будут рулить умные и наглые.
Она посмотрела на меня исподлобья.
– Что-то мне уже расхотелось в твою сингулярность.
– Тогда пойдем в нашу, – согласился я. – Впрочем, я тебя затащу.
– Не затащишь!
– Ты же меня затащила в постель?
Она помолчала, лицо помрачнело, а из груди вырвался тяжелый вздох.
– Все-таки, хотя мировых войн больше нет, но локальных все больше. А вдруг какая-то перерастет в мировую?
Она взглянула большими серьезными глазами, в них женская надежда, что мужчина все-таки мужчина, сколько ни отбирай у него доминантность, именно он придумает, решит, спасет…
Я пробормотал:
– Ну, как тебе сказать… Может быть, даже хорошо, если начнется война, а в ней погибнет большая часть этого хаотичного стада, красиво называемого человечеством… Понимаю, это звучит по-людоедски, но уже сейчас большая часть двуногих планете абсолютно не нужна.
– Скотина.
– Утилизация уже началась, – напомнил я мирно, – только пока так называемыми «гуманными» способами.
– Что ты называешь гуманными? – спросила она. – Что выборочно пулей в лоб, а не всех атомной бомбой?
– Прекращение рождаемости, – пояснил я. – Те, кто уже, ладно, пусть пока живут, а вот новых ну не нужно. Все равно лишние, а заботы потребуют.
Она нахмурилась.
– Постой-постой, ты сказал «пусть пока живут»… Что значит «пока»?
Я двинул плечами.
– Начинают всегда мягко. А потом… сама знаешь, ты же в Израиле. По мере нарастания изменений в обществе оно, общество, будет разделяться на продвинутых и отстающих все резче и заметнее. Продвинутых, как всегда, будет меньшинство, а отсталые будут тормозить, мешать и даже пытаться устраивать бунты.
Она запротестовала:
– Погоди, ты что-то совсем людоедствуешь!.. Те, кто отстал, могут спокойно жить в своем привычном и неизменяемом мире!.. Ресурсов на планете хватит. Ты чего такой злой?
– Я не злой, – пояснил я, – просто рациональный. Этих отсталых придется собрать в одну резервацию, не слишком большую, чтобы не мешали перестраивать планету. Они, конечно, будут орать о своих правах… Но это наша планета, а они… в лучшем случае – как коренные жители Америки в своих вигвамах.
– В лучших?
– Да, – ответил я мирно. – Но я сомневаюсь, что мы им предоставим даже сносные. Мир жесток… Эволюция, как ни крути, все еще рулит. С развитием медицины отбор как бы закончился, как заявили недалекие алармисты, спасаем даже безнадежно больных, калек и уродов, однако в силу вступил еще более жесткий отбор.
– И под него подпадают и абсолютно здоровые?
– Но тупые, – уточнил я. – Отбор идет уже не по физическим данным, кому они нужны в развитом индустриальном обществе, а по шкале развития разума. Нет-нет, никакого отбора по тестам и уровню айкью!.. Просто тупые, или назовем их стандартными гражданами, сами не пойдут в сингулярность. Только и всего.
– Туда уйдет горстка?
– Да.
– И вы будете считать свою горстку человечеством, а оставшихся…
– Обезьянами, – ответил я с пугающей ее откровенностью трансгуманиста. – Большим стадом обезьян. Восемь миллиардов обезьян!.. Но какое нам дело до них?.. Они не животные, о которых мы обязаны заботиться. Те, кому даден разум, отвечают за себя сами. Передохнут или перебьют друг друга… это их проблемы. У нас дела пограндиознее!
Она вздохнула.
– Ну да, яблони на Марсе…
– Это первые шажки, – заверил я, – от трансформирования планет до колонизации галактики по имени Млечный Путь. А затем…
– Другие галактики?
Я покачал головой.
– Нет, еще до того, как перестроим свою галактику, уже начнем осваивать само пространство-время…
Она рассматривала меня исподлобья.
– И ты планируешь, как будешь менять пространство между звездами, хотя сейчас еще в теле человека и должен помешать террористам и безумцам уничтожить жизнь на Земле?.. Хороший у тебя размах.
Глава 15
Эсфирь, не зная, чем себя занять, отправилась на кухню, инстинкт рулит, принялась готовить нечто замысловатое, активные женщины тоже не могут сидеть без дела, как обожают дураки и дуры, только у нас с женщинами жажда деятельности выражается по-разному.
Я рыскал по инету, ловил все переговоры по мобильным, скайпу и мессенджерам, читал имейлы и отслеживал все банковские переводы и платежи, все еще временами наслаждаясь могуществом и тем, что вижу как. Хиггинс в самом деле развернул кипучую деятельность в поиске третьего ядерного заряда.
Уже не сомневаюсь, что если отыщет, то сдаст всех сразу, это же конкуренты, ишь заныкали третий заряд, сволочи…
Со стороны кухни потекли дразнящие запахи, я крикнул:
– А чего у тебя там горит?
– Где горит? – послышался сердитый голос. – Почему горит?.. Ты чего человека пугаешь?
– А где ты еще человека прячешь? – спросил я и пошлепал босыми ногами на кухню. – В кухонном шкафу? Там он тебе всю посуду перебьет… Выпусти из себя человека, оставайся женщиной.
Она обернулась, уже с кокетливым передничком, просто картинная домохозяйка за приготовлением обеда, хоть на обложку журнала.
– Что-то нарыл?
– Проницательные вы существа, – сказал я с изумлением. – Или это по моему честному лицу все видно?.. Ты смотри, сколько с тобой общаюсь, а все еще честный и почти целомудренный.
– «Почти» – это как?
– В меру, – пояснил я. – В меру целомудренный. В сравнении… например, с типичными работниками спецслужб.
Она надменно задрала носик.
– Я не типичный.
– Ты экстра, – согласился я. – Во всем… Открывай духовку, а то подгорит, я же слышу!
– Только такое и слышишь, – сказала она обвиняюще.
– Тебя тоже слышу, – заверил я. – Всеми чувствами.
– Ах-ах, чувства у него есть! Гусь бесчувственный.
– Согласен, – сказал я мирно, – сейчас вот полюдоедствую… или погусеедствую?..
Она наконец развернулась к плите и, откинув дверцу духовки, вытащила из облака ароматного мясного пара тушу зажаренного гуся, молодого, откормленного и в блестящей коричневой корочке, что уже лопается под напором распирающего ее мяса, выпуская струйки сока и одуряющих запахов.
