Ее глаза стали совсем круглыми.
– А ты, – проговорила она тихо, словно не веря себе, – уполномочен делать такие щедрые подарки? Мало того что те отдал тоже так щедро, словно пару конфет…
– Ха, – ответил я лихо. – Еще бы!.. Я же знаю, вселенная существует только для меня, такого умного и нарядного. В общем, дарю от своих щедрот. От себя и вселенной. Но о таком подарке лучше помалкивать в интересах широкой общественности. Как о кольце с брюликом, что президент компании дарит секретарше тайком от жены.
Яков бросал на нее умоляющие взгляды, вдруг эта дура откажется, женщины все дуры, но Эсфирь сказала быстро:
– Принимаю. Даже не благодарю… любая благодарность как-то мало, мелко и смешно. Но ты не представляешь, в каком мы все долгу перед тобой!
Я промолчал, не говорить же, что этих ядерных зарядов как бы не существует и возвращать их в Россию будет огромной морокой. При этой гребаной демократии обязательно станет известно, а это международный скандал, зато в Израиле, как в черной дыре, все исчезает бесследно. До сих пор неизвестно, какие у нее ракетно-ядерные силы, какие подлодки, крылатые ракеты и есть ли они вообще, так что и про эти заряды никто никогда не проронит ни слова.
Яков закрыл чемодан и ввел в замок свой код, закрывая локтем даже от команды, а Эсфирь торопливо отдавала распоряжения по мобильнику насчет погрузок зерна в Эр-Рияд, это на случай перехвата связи, но, думаю, на другом конце прекрасно понимают, о чем речь.
Яков приблизился ко мне чуть ли не строевым шагом, отдал честь и сказал взволнованно:
– Не представляю, как вы все проделали вдвоем, но… мы у вас в вечном и неоплатном долгу!
Я отмахнулся:
– Да пустяки. Всего лишь атомная бомба.
Он сказал жарко:
– Эсфирь и вот мой заместитель, Валерий, так не считают. Да и наше правительство, хотя ничего и не знает, но будет благодарно.
К нам подбежал один из дежуривших в коридоре, взмокший, потный, с прилипшими ко лбу светлыми волосами.
– Сообщили, вертолет готов!..
– Исправен? – спросил Яков.
– Почти! Если не слишком набирать высоту и не гнать…
Я вытащил смартфон и поводил по экрану пальцем.
– Повышенная активность пеленгующих служб… Или они у вас называются как-то иначе? Все радары обшаривают небо.
Эсфирь сказала тревожно:
– Нас ищут?
– Ищут, – подтвердил я. – Надеюсь, вы не планировали везти заряды в Израиль на этом вертолете?
Она ответила с заминкой:
– В условленном месте ждет человек с автомобилем.
Я сказал быстро:
– Надо уходить. Чемодан с зарядом грузите в багажник вон того авто, что у подъезда слева. А сами налегке попытайтесь удрать, заметая следы. Погоня уйдет за вами.
– А заряд? – спросила Эсфирь. – К тебе… или к нам?
– Я человек чести, – ответил я гордо, – хоть и гребаный демократ, но в душе рыцарь и феодал!
– Ой…
– К твоему человеку, – пояснил я. – Быстрее, народ, быстрее! Шнель, бекицер, швидше!
Двое по взмаху руки Якова остались заметать следы, а для этого пока не придумано ничего лучше простого пожара, остальные гуськом и привычно пригибаясь побежали к лестнице.
Глава 6
Эсфирь торопливо, пока я не опередил, села за руль, быстро проверила насчет бензина, про остальное доложил сам автомобиль, она торопливо вырулила на дорогу и погнала, быстро наращивая скорость.
– Вон там сверни, – сказал я и указал пальцем, так лучше понимают даже интеллектуально развитые, а с женщинами это вообще обязательное условие. – Через пару километров увидишь параллельную.
Она запротестовала:
– Но туда нет дороги!
– Зато есть направление, – сказал я значительно.
Она кривилась.
– Ах да, Черчилль сказал, что у вас вообще дорог нет, а только направления…
Машина будто сама перетрусила переть через пески, стонала и сопротивлялась, но кое-как перевалилась через придорожную канаву и тяжело пошла, виляя между барханами, в указанном направлении.
– А там на дороге засада? – спросила она тревожно.
– Нет, – ответил я.
– Тогда почему…
– Километров через десять, – сказал я, – блокпост. Обычно он пустовал, но сейчас почему-то там охраны как муравьев…
Она вздохнула.
– Не знаю… Не лучше ли было везти бомбу Якову и его команде?
– Не лучше, – ответил я.
– Но власти еще ничего не знают?
– Здесь власть принадлежит олигархам, – напомнил я. – Мало ли кто ею считается официально, но все рычаги в их руках… А, вон и дорога!
Она сказала с надеждой:
– Светает.
– Чем ночь темней, – сказал я, – тем ярче трансгуманизм, светлое будущее человечества.
– Человечества? – уточнила она с сомнением.
– Уже не человечества, – согласился я, – но пусть человечества. Нам, людям будущего, все равно, как называть эту весьма короткую переходную ступень от питекантропов к сингулярности.
Она замолчала, но я видел по ее напряженному лицу, что постоянно думает о нашем грузе, кое-как припрятанном в багажнике под кучей картонок из магазинов и ворохом цветных тряпок.
Не выдержав, вытащила мобильник, на этот раз осведомилась, как там насчет поставок зерна в Эр-Рияд, а я смотрел на дорогу, одновременно просматривая новости хай-тека, биологии, политики и даже экономики.
Между ними вклинилось сообщение, что глава наркокартеля Хосе Мартинес владеет через подставных лиц крупнейшей киностудией в Голливуде и спонсирует создание фильмов, в которых размывается грань между добром и злом, а все успешные люди объявляются правыми, будь это гангстер или наемный убийца.
Как раз подтверждение того, что я втолковывал Эсфири в отношении Хиггинса. Успешный человек всегда прав уже потому, что успешный. Это из той же оперы, что историю пишет победитель, всегда белый и благородный, вбивший в землю по ноздри противника, что настоящий мешок гнусностей…
– Улыбайся, – сказал я, – впереди, блин, откуда же они берутся…
– Что там?
– Блокпост, – ответил я.
– Хиггинс?
– Если бы… Увы, правительственные войска. Непонятно, маневры у них или что…
– Успеем вернуться? – спросила она.
– Вряд ли, – ответил я тревожно. – Улыбайся и будь готова.
– Придется прорываться?
– Возможно, – сказал я. – Если твоя улыбка их не убьет на месте.
