Глава 10
Ингрид вскочила, как дрессированный суслик, я позволил ей распахнуть передо мной дверь, в коридоре остановился. Через несколько секунд она тоже вышла, с облегчением улыбнулась.
– Знал, что побегу следом?..
– Предположил, – ответил я дипломатично, – что выйдешь покурить.
– Я не курю.
– А травку?.. Ладно-ладно, все умные люди пользуются ноотропами. Как тут без меня?
Она крепко взяла меня за локоть, я дал вывести себя из здания на улицу, а там она, включив глушилку, затащила в ближайший сквер, где народ если и показывается, то вдалеке.
– Есть новости, – сообщила она шепотом.
– Спиной чую, – пробормотал я.
– О том, – сказала она, – что создается некая новая структура под крылом ГРУ, стало известно и тем, кому знать не следует.
– Госдеп не дремлет, – заметил я.
– У нас свой госдеп, – ответила она горько. – Утечка, к счастью, не с самого верха.
– Значит…
– Кому-то удалось узнать только, что да, будут заниматься чем-то таким, чем раньше не занимались.
Я пробормотал:
– А тайны у всех разжигают жгучий интерес, что понятно. Особенно у тех, кто получает зарплату за то, что сует нос в чужие секреты.
– В общем, – сообщила она, – Мещерского трясут, в него вцепились чины из Генерального Штаба, ФСБ и крупные чины из правительства. Рано или поздно к нам заявятся какие-то комиссии, и тогда прощай секретность.
– У нас всего лишь аналитический центр, – напомнил я. – Даже не центр, а так, отдел. Отдельчик.
– Да-да, – согласилась она, – но кое-какие слухи просочились… Ты же знаешь: чем больше людей что-то знают, тем сложнее удержать в тайне. В общем, мало того, что хотят больше узнать, все еще и жаждут прикарманить наш отдел, сделать его своим!
– И получать ордена, – согласился я, – за наши операции.
Она посмотрела косо.
– Сейчас скажешь, что в сингулярности такого не будет?
– Откуда знаешь?
– Постоянно твердишь.
– Старею, – сказал я печально. – Доктор наук вне зависимости от возраста все равно уже стар, мудр, умен, красив, бесподобен, прекрасен…
– Точно стареешь, – сказала она без всякой жалости. – Сейчас в свой институт или домой?
Я изумился.
– А разве есть выбор? Что у меня дома?
– Такие же мыши, – напомнила она. – Их там даже больше, чем в институте.
– А в институте еще и люди, – сказал я с укором, хотя вообще-то думал как раз больше о мышах. – Те самые, которые ухаживают за моими мышами!
– Конечно, – поддержала она, – а зачем они еще нужны? Тебя подбросить?
Я пощупал ее бицепсы.
– Не сможешь, я потяжелел. Если предлагаешь подвезти, спасибо, но не нужно. Всех ученых распугаешь.
– Я не в форме, – напомнила она, – но как знаешь. Завтра увидимся?
– В моем отделе, – сказал я.
– Центре, – уточнила она. – У тебя Центр! По предотвращению глобальных катастроф.
– Сплюнь, – сказал я. – Хотя вообще-то под такими громкими названиями обычно прячутся всякие липовые фирмочки. Так что ладно, пусть Центр… Хотя вот у Мацанюка в самом деле Центр, прямо центрище… Целый город одних ученых и так называемых научных работников, что вообще-то не то же самое, что ученые, хотя тоже как бы ученые.
Под багровым закатным солнцем небоскребы Центра Мацанюка выглядят как залитые солнцем огненные горы, устремленные в зенит. Пять равновеликих гигантов, еще семь зданий поменьше, между ними разбит роскошнейший и дорогой парк, на который никто из нас, ученых, не обращает внимания, но таково требование Комитета по экологии и благоустройству. Топали бы спасать Лосиный остров и прочую лабуду, а не лезли навязывать устаревшие каноны тем, кто творит будущее…
Я остановил автомобиль прямо перед нашим зданием, так делают вообще-то все, игнорируя расположенную неподалеку комфортабельную стоянку с мраморным покрытием.
Хотя мы никакое не ЦРУ или ФСБ, но Мацанюк, зверь битый и опытный, распорядился установить считывающие камеры на входе, оснастить новейшим программным управлением, чтоб никто не пронес бомбу, так что никому из нас не приходится предъявлять пропуск, а вот чужого система не пропустит, мало того, еще и убежать не даст.
За два шага до двери она красиво отстрелилась в стену, а яркий зеленый свет сообщил, что мне, такому нарядному, открыт доступ на все этажи.
Возле лифта встретил Гуцулова и Лелекина, шумно обсуждают доклад этого неуча, в чем оба согласны, в неучах на этот раз профессор Вересаев, только Гуцулов уверяет, что это вообще не доклад, а срань собачья, а Лелекин поправляет, что не собачья, а собачачья…
– Хватит собачиться, – сказал я, – тоже мне, светлые умы!
Они повернулись, оба вытаращили глаза.
– Блин, – сказал Гуцулов, – а кому это мы на венок собирали?.. Пойду потребую деньги взад!
– На них Геращенко себе крыс купил, – предположил Лелекин, – он переносит эксперименты на уровень выше. Говорит, крысы больше похожи на человека. В каждом из нас что-то крысиное, а то и вовсе крысячье…
В кабине лифта Гуцулов пощупал мои бицепсы, вздохнул завидующе, а Лелекин посмотрел с завистью.
– Это опухоли, – предположил он с надеждой. – Точно, опухоли! Метастазят!
– Тогда я отодвинусь, – сказал Гуцулов.
– Некуда, – возразил Лелекин и с тоской оглядел тесную кабинку лифта. – Все, мы пропали… Начинаем собирать деньги на венки себе?
– Тут все жадные, – сообщил Гуцулов, – по себе знаю.
– Добрые вы оба, – сказал я с чувством. – Как я без вас жил?
– Знаю, – согласился Гуцулов. – На венок почти сразу скинулся!.. Хоть половину и зажал, зачем тебе шикарный венок? Тебе же все равно, верно?
– Еще как верно, – согласился я. – Кстати, поздравляю с работой, что представил на конференции в Монтевидео.
Он сказал удивленно-обрадованно:
– Ты знаешь?.. Мы думали, тебя уже черти на том свете вилами в бока…
– Там тоже следят за наукой, – пояснил я. – Это в раю одни неграмотные дураки и нищие, ты даже Библию не читал? А кто ж тебя тогда в науку пустил?
Лифт остановился так резко, что едва не подбросил нас к потолку, двери распахнулись в светлое царство науки, что при сингулярности станет единственным и расширится до размеров вселенной.
Геращенко я не застал, его пригласили прочесть цикл лекций в Колумбийском университете, но вволю, хотя и недолго, наобщался с коллегами. Удивил всех и польстил тем, что пристально слежу за их работами, уважаю, значит, а потом сослался на то, что нужно срочно покормить мышек у меня дома, и отбыл.
