На эти вопросы Наталья сейчас не могла дать какого-то вразумительного ответа. Постепенно к ней возвращалось ее обычное состояние, которое вернуло острое чувство самосохранения: «Что ты здесь стоишь? Беги! Спасайся!». И она побежала.
До старательского стана оставалось около пятисот метров. Ей стоило подняться в крутой бугор, на седловину, где сразу же начинался спуск к золотому месторождению. Заслышав ее шаги, всполошились собаки, с грозным, предупреждающим лаем бросились навстречу. Наталья оборвала их короткими словами. Собаки узнали ее, закрутились подле хозяйки с радостным визгом, побежали вперед, на стан, успокоить мужиков.
— Кто там по ночи бродит? — долетел до ушей Натальи голос деда Павла.
— Я это, Наталья, — приближаясь к ним, ответила молодая женщина.
Ее узнали, опустили ружья, удивленно-настороженно встретили наводящими вопросами:
— Ты что тут? Одна? Случилось что? Уж не зверь ли за тобой гонится?
Только сейчас Наталья наконец-то полностью овладела собой — почувствовала себя в полной безопасности. Бросившись на грудь Ивану, молодая женщина зашлась в истерике.
Старатели переполошились не на шутку: какой тут отдых? Все сгрудились в кучу, ожидая, когда она успокоится. Кто-то запалил жаркий костер. Другой подал в кружке горячий чай. Иван все задавал наводящие вопросы.
Наконец-то Наталья притихла, подсушила слезы, начала рассказывать все от начала до конца. С того самого момента, как в поселке появилась Душка, до событий за перевалом. По мере продолжения ее повествования мужики хмурили брови, темнели лицами, предполагали:
— Кто ж то может быть? Медмедь али шарамыга какой?
Однако сказать что-то толковое никто так и не мог. Все решили дождаться утра, чтобы по следам определить преследователя и сделать соответствующие выводы. После чего разошлись в наспех построенные, временные балаганы.
Утро нового дня ясности не принесло. Иван Панов, Гришка Усольцев, Иван Мамаев и дед Павел Казанцев пошли с Натальей на место происшествия. Григорий Панов и Василий Веретенников остались на стане, продолжать работы по строительству нового, кедрового дома.
Каковыми бы ни были старательными поиски после ночного происшествия, все результаты были напрасными. Молодая женщина привела мужиков туда, где все случилось. Стараясь убедить их в правоте своих слов, Наталья показала, откуда пришла, в каком месте за ней шел преследователь, куда спрятался, и, наконец, вытянула руку вниз под гору, определяя точное направление погони. Стараясь не мешать друг другу, мужики тщательно вглядывались в каждую ямку, кочку, выбоину, кусты, вдоль и поперек излазили выворотень, сходили в гору и вниз, в долину, но так и не смогли увидеть хоть какого-то намека на следы. Наст был таким твердым и плотным, что дед Павел с большим трудом едва пробил топором в снегу небольшую ямку.
— Какие уж тут следы… — с разочарованием отметил уважаемый старатель. — Хошь на коне катайся — все одно не провалишься.
Не зная, как быть дальше, все растерянно смотрели по сторонам, ожидая возвращения Гришки Усольцева, который ушел под гору искать следы преследования. Иван Мамаев закурил трубочку. Дед Павел тонко заметил свое наблюдение:
— А собаки-то шерсть дыбят! Знать, запах есть!
— Запах-то есть, да только чей? — задумчиво спросил Иван Мамаев.
Снизу послышалось движение — к ним возвращался Григорий. На его лице было подобие горькой усмешки, смешанное с явным разочарованием. На некотором расстоянии он выразил свое эмоциональное состояние громким возгласом:
— Ларчик просто открывался! — и показал всем небольшой пучок черных волос.
— И где нашел? — подскочил к нему дед Павел.
— Там вон, — махнул рукой Гришка рукой вниз. — На сучке приклеились. Сучок свежий, сегодня ночью заломленный. Видать, когда бежал.
— Медмедь! Факт, медмедь! — разглядывая шерсть, суетился дед Павел. — Тут и думать не надобно! Черный… Видимо, из ентих, белогрудых, — продолжал расследование уважаемый старатель, высказывая вслух загадки, которые знали все.
Часть выясненных обстоятельств не облегчила положение. Вместе с разгадкой появилось еще больше вопросов. Было очевидно, что Наталью преследовал медведь. Но с какой целью? Напасть или напугать? Если напасть, то проще было неслышно, под шумок ее шагов, подойти к ней сзади, как это делают все шатуны, а не строить засаду спереди. Непонятно было и то, почему зверь панически испугался спасителей Натальи, и, самое главное, кто был этот спаситель? Стоило задуматься о причине возможного нападения на женщину. Весной медведь нападает на человека в исключительных случаях: голодным, когда медведица защищает своих медвежат либо в случае тяжелого ранения. Все три причины никак не подходили для происшествия с Натальей. Зверь был медведем-одиночкой. Про голод не стоило вспоминать: на солнцепечных полянах уже достаточно молодой травы. О ранении можно догадываться: были бы видны следы зверя, тогда можно было определить его состояние.
Множество непонятных загадок, на которых не было ответа. Набожные, безграмотные люди тайги легко поддаются мистическому влиянию. Как Наталье, пережившей такой впечатлительный ночной стресс, не верить в потусторонние силы зла и добра? Чем могут объяснить старатели непонятное появление и передвижение защитников молодой женщины? Возможно ли сопоставить все происходящее как наказание за прошлые грехи, пусть вынужденные, но тяжкие?
Чувствуют старатели: грядет беда неминуемая.
В то же утро Иван проводил Наталью домой. Не захотела молодая женщина идти одна по дневной тайге назад в Кузьмовку.
В поселке — неординарная новость: Мария Усольцева потерялась. Наталья успокоила родных:
— Да не потерялась она. Мы с ней уговорились. Я пошла к мужикам, а она в Андреев ключ, к Марфе Лопатенко.
На том вроде как и успокоились.
Отправили за Марией старшего сына Ивана Мамаева, Матвея, тринадцати лет отроду. Тот принес страшную весть:
— В Андреевом ключе сгорел дом Марфы Лопатенко. После пожара в доме нашли три обгоревших трупа. А еще, слышал, тетки говорили, двери и окна при пожаре подперты были. Когда изба горела, никто ее не тушил.
В праздник Святой Троицы
Лето грянуло дружное, задиристое. Бархатный май живо слизнул с гор залежалый снег, распушил на деревьях клейкие листочки, дыхнул свежей смолой оттаявших кедров и пихт, накрыл ковром сочных трав влажную землю. По крутым, гремучим распадкам притихли снеговые ручьи. В далеком логу не шумит полноводная река. Дикая, хвойная тайга вздохнула прозрачной душой продолжения жизни: наконец-то наступило лето!
Праздник Святой Троицы в том году выпал на второе воскресенье июня. Жаркие, длинные дни сблизили зори. Тяжелый старательский труд длился от рассвета до заката, выматывая силы людей. И только светлый праздник давал волю отдыху: остановись, человек! Работать в такие дни — грех тяжкий!
