Инспектор проводил костюмированного чудака пасмурным взглядом и непроизвольно потер лоб. Ему показалось, что реплики, которыми обменялись Олень и призывавший его товарищ, были не на немецком.
– Понаехали! – прошептал Руди.
В последнее время его отношение к иностранцам (особенно – русскоязычным) изменилось не в лучшую сторону.
27
– И чего тебя туда понесло? – сердито тряся кокошником, отчитывала меня Ирка. – Мы на утренник опаздываем, а ты стоишь глазеешь!
Слово «утренник» она произнесла с таким выражением, словно речь шла о рождественском бале в Дворянском собрании. Предстоящее мероприятие подругу в равной мере радовало и пугало. Незатейливое шоу она воспринимала с пиитетом, достойным премьеры в Большом театре, и очень боялась провала. Я едва не охрипла, уверяя новоявленную актрису, что даже в худшем случае публика не забросает ее тухлыми яйцами и гнилыми помидорами. У немцев трепетное отношение к продуктам питания, что-нибудь несвежее тут днем с огнем не найдешь.
– Другие тоже глазеют! – отговорилась я, снимая с головы капюшон костюма.
Растопырчатые рога мешали аккуратно вписаться в проем двери микроавтобуса.
– Я не глазею, я дышу свежим воздухом! – возразил Вадик.
Он стоял на тротуаре, держа под мышкой здоровенную медвежью голову и нервно притопывая по брусчатке бутафорской лапой с пластмассовыми когтями. Поджарая и мускулистая фигура моего напарника, обычно производящая самое приятное впечатление, была непоправимо испорчена глухим комбинезоном из искусственного меха на поролоне. В объемном костюме и с круглой башкой, пристроенной на уровне отсутствующей талии, Вадик был похож на подводника в тяжелом скафандре. Медвежья харя безмятежно улыбалась, разительно контрастируя с хмурой мордой самого Вадика. Ему не нравилось быть Медведем, но Петер Вайсман категорически настоял, чтобы все участники нашей группы облачились в карнавальные костюмы. Поскольку героические роли и наряды Деда Мороза и его примороженной внученьки заранее оккупировали Костя и Ирка, нам с Вадиком пришлось внедряться в мир животных. Наряжаться Оленем мой напарник отказался, заявив, что рога на голове оскорбляют его мужское достоинство. А я против плюшевых рожек ничего не имела, зато сразу просекла, что в медвежьих доспехах будет и тяжело, и жарко. Так и вышло: Вадик уже после пятнадцатиминутного пребывания в медвежьем образе начал жаловаться на удушье.
Впрочем, говоря о других зеваках, я имела в виду не столько своего напарника, сколько мужика из зеленой машины, которая тащилась вдоль фасада BDT со скоростью катафалка: я видела, что пассажир, сидящий справа от водителя, по плечи высунулся в окошко и загляделся на опаленный этаж здания телекомпании. Любопытным пассажиром был брюнет в глухом черном свитере и даже в перчатках. Весь, насколько я могла видеть, затянутый в черное, он хорошо сочетался с офисным пепелищем.
– Другие мне совершенно безразличны! – заявила Ирка, сильно обеспокоив этим признанием ловеласа Вадика, который принял сказанное на свой счет и начал ворчать, что медвежий костюм возмутительно неэротичен. – Меня беспокоит, что на это пожарище явилась именно ты! Помнится, в детективах утверждают, что преступников неудержимо тянет на место преступления!
– Я не поджигала BDT! – устало (ибо уже не в первый раз) повторила я и заняла свое место в нашем передвижном зверинце.
– Господа и дамы, прошу садиться, нам нужно спешить! – вежливо, но твердо сказал Петер Вайсман. – До начала праздника осталось двадцать минут, и мы не вправе опаздывать, иначе придется платить неустойку!
Пассажиры послушно полезли в салон. Петер пересчитал нас по головам, удовлетворенно кивнул и включил зажигание. Микроавтобус покатил прочь от здания BDT, обогнав зеленую машину, которая явно никуда не спешила.
– Насколько я могу судить, ничего катастрофического с нашими немецкими партнерами не случилось! – обернувшись назад, сказала я медведеобразному Вадику, который в одиночку занял сразу два сиденья. – Надо звонить Шванке и договариваться о встрече.
– После утренника, ладно? – напарник был хмур и не расположен к деловому разговору. – Все равно я Ксению до пятнадцати часов отпустил.
Увольнительную нашей переводчице Вадик дал сам, даже не потрудившись согласовать это решение со мной. В другой ситуации я обязательно втянула бы зарвавшегося коллегу в дискуссию о том, кто у нас головной мозг, а кто так, одна извилина в позвоночнике, но сегодня меня равно мучали совесть, жажда и головная боль. Причем с совестью я еще могла кое-как договориться, а вот характерные признаки похмелья невозможно было нейтрализовать никаким аутотренингом. В душе я надеялась, что полуденный утренник, на котором я призвана была изображать четвероногого друга Деда Мороза – северного оленя, будет небезалкогольным. Северному оленю жизненно необходима была капелька спиртного. Череп трещал так, словно на нем активно вызревали самые настоящие рога.
– Смотрите, это снова Рейхстаг! – восторженно завопила Ирка.
– Чудесно, – промямлила я, отнюдь не разделяя ее радости.
По опыту предыдущего набега на Берлин я уже знала, что уличное движение в центре германской столицы организовано так, что абсолютно никуда нельзя проехать, не увидев хоть раз Рейхстаг и Бранденбургские ворота. Ирка смогла убедиться в этом минут через десять. Пока наш отвратительно дисциплинированный водитель крутился вокруг двух главных столичных достопримечательностей, подружка с убывающим энтузиазмом щелкала фотоаппаратом своего мобильника, потом мрачно замолчала, а вскоре и вовсе сердито шепнула мне в ухо:
– Еще раз увижу Рейхстаг – развалю его, как Берлинскую стену!
Наконец Вайсман загнал наш транспорт в подземный гараж огромного здания из стекла и бетона. Автомобили в сумрачном подземелье скучно стояли стройными рядами, как покорные коровы в очереди на бойню. Наш микроавтобус приятно выделялся в этой унылой автотусовке как формой, так и цветом: борта у него были ярко-голубые, украшенные искусно нарисованными воздушными шарами и пухлыми белыми облаками, похожими на эротично помятые перины. Огибая их, по голубому фону вилось длинное-предлинное немецкое слово, как я поняла, емко определяющее суть сложного бизнеса владельца микроавтобуса. Организация праздников была лишь одной его составляющей.
В интерьере офиса, куда провел нас Вайсман, я не заметила ничего праздничного. Мы прошли через просторную белую прихожую с зеркальным шкафом справа и высокой конторкой слева, миновали стеклянную дверь – за ней виднелись удобные кресла и низкий столик со множеством журналов, гуськом прошествовали по светлому коридору с вереницей наглухо закрытых дверей, вышли к лифту, поднялись на один этаж – и там наконец праздник заявил о себе так громко, что его не заметил бы только глухой.
– И слепой! – ехидно добавил мой внутренний голос, комментируя эффектное начало шоу.
Первая же «баранка» серпантина, влетевшая в кабину лифта, угодила точно в глаз Петеру Вайсману, ряженному Зайчиком.
