– У меня к тебе… Как бы это сказать? Деловое предложение.
– Деловое предложение? – удивился Саша.
«Лучше назови это большой просьбой, – посоветовал мой внутренний голос. – Во-первых, к просьбам женщин мужчины относятся гораздо теплее, чем к предложениям, ведь предложение подразумевает равенство, а просьба – определенную зависимость. А мужики, ты же знаешь, обожают думать, будто это они хозяева ситуации. Кроме того, твое «Как бы это сказать? Деловое предложение!» неприятно напоминает о детях капитана Флинта и ликвидации трупа!»
– У меня к тебе большая просьба, – послушно добавила я.
– Ну, так-то лучше! – дружно сказали сразу два самодовольных голоса – Сашин и мой внутренний.
– Понимаешь, мне завтра утром позарез нужен будет переводчик, но не какой попало, а юридически грамотный – это раз, и, что называется, «свой». Такой, который в ходе сложных переговоров будет на моей стороне. Вот я и подумала, что ты мог бы…
«Кстати, хорошая идея, хоть и чистый экспромт!» – одобрил мой внутренний голос.
– Не думаю, что это хорошая идея… – заспорил с ним мой внешний собеседник.
– Я понимаю, у тебя свои планы. – Я не собиралась его уговаривать. – Ладно, забудь, без переводчика я не останусь, позвоню кому-нибудь другому.
– Опять Кеше Паху?
Я хихикнула особенно радостно потому, что в голосе Александра мне послышались нотки ревности. Про ушлого переводчика Пашу Коха, помогающего мне с подписанием контракта, я рассказывала еще во время нашей первой берлинской встречи. И уже тогда Саша Пашу заочно невзлюбил – иначе с чего бы он с таким упорством перевирал его фамилию?
– Он не Кеша Пах, он Паша Кох! Ты склеротик! – смеясь, поправила я, искренне радуясь возможности хоть как-то задеть мужскую гордость. – Отличный парень, между прочим, очень услужливый. Конечно, я позвоню именно ему. Уверена, он мне не откажет. А тебе большое спасибо за все и спокойной ночи!
– Далеко еще до ночи!
С этим я спорить не стала, просто отключилась – точно зная, что после этого Саша наверняка перезвонит.
«Ну, наконец-то я вижу элементы фирменного стиля! – похвалил меня внутренний голос. – Ты ранила его самолюбие, молодец! А то ходила такая кислая и все ныла: «Ах, он меня отверг! Ах, я его не покорила!» – аж противно было смотреть на это жалкое зрелище».
– Больше не буду, – пообещала я и азартно потерла ладошки.
Ирка, которая именно в этот момент выплыла из ванной комнаты в облаке ароматного пара, трактовала мой жест совершено неправильно:
– Замерзла? Давай под душ, там вода – кипяток, не то что в батарее!
С этими словами она проплыла к пресловутой батарее и принялась развешивать на ней свежевыстиранное белье, негромко и без души ругая немецкую манеру безбожно экономить на отоплении жилых помещений.
– Ир! – позвала я, плашмя падая на кровать, которая от неожиданности проскрипела какое-то грязное германское ругательство. – Как ты думаешь, может, нам вместо Ксении на завтрашнюю встречу с Шванке другого переводчика взять?
– А чем тебе Ксения не угодила?
– Ну… – Я напрягла воображение: – Мне не нравятся отношения, которые сложились у них с Вадиком.
– Это почему же?
– Потому, что они не учитывают мои интересы!
Подруга аккуратно пристроила на отопительном приборе свой лифчик, выпирающие чашечки которого образовали горную гряду, почти дотянувшуюся до подоконника, и удивленно посмотрела на меня:
– А кем из них двоих ты вдруг заинтересовалась – Вадиком или Ксюшей?
– Да я не о личных отношениях говорю! – Я села на кровати, чтобы лучше видеть Ирку. – Просто Вадик имеет на Ксению слишком большое влияние. Сегодня он по собственной воле отпустил ее с работы, и она ушла, не спросясь у меня, будто так и нужно. Потом она дважды звонила мне на мобильный, но спрашивала всякий раз Вадима, говорила – у нее к нему важное дело, а со мной об этом деле разговаривать не хотела.
– Я поняла, – Ирка кивнула махровым тюрбаном. – Тебя беспокоит нарушение субординации? Вадик внушил Ксении, что это он главный, а ты, как настоящая феминистка, не желаешь уступать свой командный пост мужчине.
– Что-то в этом духе.
Я посмотрела на подругу с уважением: надо же, какую солидную психологическую базу подвела!
– Ну, и не уступай, – великодушно разрешила она. – Хочешь другого переводчика – возьми другого. И лучше, конечно, мужчину. Так сказать, для пущего торжества феминизма.
Она раскинула руки, словно показывая желательный размах феминистского движения, и со сладким стоном рухнула на кровать, при приземлении придавив забытый под подушкой пульт дистанционного управления.
Сплит-система и телевизор включились одновременно.
– Кушен, кушен, кушен, кушен! – запищал придурковатый голосок, которыми обычно озвучивают малосимпатичную мелкую живность в японских мультфильмах.
– О! Зайчик! – хмыкнула я. – Но не Вайсман.
– Не смотри на него, а то он будет являться тебе в ночных кошмарах, а дурацкая песенка гвоздем застрянет в башке, – предупредила Ирка, торопливо тиская пульт.
– Шпиль ми! Дрюкен ми! – вытягивая морщинистые красные губы в коктейльную трубочку, утробно проворковал жуткого вида упырь в седых локонах и кружевной комбинации.
Вкупе со сладострастным зайчиком это сексуально озабоченное страшилище могло организовать в ночных кошмарах настоящий демографический взрыв. Волосы на моей голове зашевелились безотносительно прохладного дыхания кондиционера. Ирка правильно оценила мой прерывистый вздох, спешно переключила канал, и на экране появились две фотографии одного и того же лохматого зверя. В уголке кадра ссутулилась тощенькая, с виду – смертельно усталая девушка. Она вяло жестикулировала, без пауз и знаков препинания выговаривая бесконечное немецкое слово.
– Это белый медвежонок, символ берлинского зоопарка и города вообще, – скороговоркой объяснила мне Ирка. – Телезрителем уже почти сутки предлагают любоваться снимками его бренного тела, обещая награду тому, кто увидит, чем одна картинка отличается от другой.
– По-моему, ничем, – сказала я и задумалась.
Что-то такое закрутилось у меня в голове в связи с медведями, которые не имеют видимых различий… Я попыталась сосредоточиться, но помешал телефон. Он завибрировал у меня под боком, и я мгновенно почувствовала себя маленьким хулиганом, который прячет в кармане штанов майского жука, дожидаясь возможности опустить его за шиворот понравившейся девочке: понимание того, что мой поступок не приведет в восторг окружающих, не могло помешать мне его совершить.
Сотрясение мобильника, конспиративно переведенного в режим вибрации, сигнализировало о поступлении эсэмэс-сообщения, и я догадывалась, кто мне его прислал.
Моя охочая до призов подружка как раз засмотрелась на телевизионных мишек, и я воспользовалась моментом, чтобы тайком прочитать короткие строчки на дисплее телефона: «В половине восьмого в баре твоего отеля, идет?»
