Дальше Мильштейн признает, что это гротеск. А когда активистку Юлию Усач судят за антифашистские карикатуры по статье о демонстрации нацистской символики, это гротеск? Когда на замечание Усач о том, что свастики были и в антифашистских произведениях Кукрыниксов, прокурор Кузнецов отвечает «если надо, мы и Кукрыниксов привлечем», это гротеск? Верноподданные придворные либералы будут придумывать мудрые запреты, а «правоприменять» их будут пришибеевы и держиморды, которые будут строить в три шеренги всех – сталинистов и антисталинистов, фашистов и антифашистов. Которым позволь – так они дотянутся своими лапами и до Кукрыниксов. Или, как в песне Галича, по этапу пригонят в Инту и загонят в барак Черное море.
Да, сталинисты – враги, идейное примирение с которыми невозможно. Вопрос в том, способны ли мы распространить на наших врагов наши нормы этики и права. Не в обмен на взаимность с их стороны, а просто потому, что мы считаем эти нормы правильными. Универсальными. Общечеловеческими. Цивилизация отличается от дикости способностью видеть человека в «чужом». И даже уважать врага. Даже на войне. Потому и возникло понятие «законов и обычаев войны». Убивайте врагов ваших так, как вы бы хотели, чтобы они вас убивали.
Если ты видишь человека, на которого распространяются твои представления об этике и праве, только в «своем», выделен ли он по родоплеменному, сословному, корпоративному или идеологическому признаку, то ты дикарь. Даже если тебе кажется, что ты защищаешь цивилизацию от дикарей. Сталинизм можно и нужно победить на поле боя, когда он берется за оружие. Но сталинизм нельзя победить идеологическими запретами. Потому что идеологические запреты – это и есть сталинизм. Что же касается инициативы Добрынина, то это повод лишний раз повторить: бойтесь данайцев, дары приносящих.
Русиш гестапо
Предвижу комментарии здравомыслящих людей: то, что случилось с Натальей Шариной, – это результат нагнетания в стране истерии, создания атмосферы ненависти и охоты на врагов. В этой атмосфере уверовавшие в собственную безнаказанность опричники совсем распоясались. Система пошла вразнос, и отдельные ее звенья в своем служебном рвении действуют вразнобой, не думая о последствиях.
Стоп, одну минуточку. Когда опричники из СКР издевались над Шариной, дело против нее комментировал сам спикер бастрыкинской ОПГ Маркин. А это значит не только то, что решение об открытии уголовного дела принималось на уровне высшего начальства «русиш гестапо», но и то, что «концепция» этого дела разрабатывалась и согласовывалась там же. Считать, что руководство СКР не просчитывает последствий своих действий, значит недооценивать противника. Точно так же, как и считать, что Бастрыкин не контролирует своих подчиненных.
В СКР точно знали, что дело будет резонансным. Более резонансным, чем дело Светланы Давыдовой. Предполагать, что руководство ведомства могло допустить в этом деле «эксцесс исполнителей», значит держать Бастрыкина совсем уж за идиота. Нет, все действия «исполнителей» носили демонстративный характер и именно на резонанс и были рассчитаны.
Команда Бастрыкина – вполне самостоятельный игрок на российском политическом поле, имеющий свою идеологию, программу, политические цели, стратегию достижения этих целей. Эта команда последовательно выступает за приоритет «интересов государства» по отношению к правам человека, не признает верховенства международно-правовых норм, лоббирует введение новых и новых идеологических запретов, ограничений на критику власти. Фактически это активная и влиятельная часть условной «партии тоталитарной реставрации», причем способная осуществлять эту реставрацию на практике. Прямо сейчас. То, чем занимается СКР последние несколько лет, – это реставрация сталинской машины репрессий. Каждое громкое политическое дело, организованное СКР, – это «ходовые испытания» очередной извлеченной из исторического чулана детали машины террора. Пока на уровне модели. Как бы в миниатюре. Но в результате все детали распакованы, смазаны, проверены и соединены друг с другом. Осталось только запустить машину в целом.
Смысл дела Шариной не только в создании прецедента уже совсем недетских репрессий за «запрещенную литературу». Это еще и демонстрация не регламентированного никакими процессуальными ограничениями насилия над жертвой репрессий. На немедленно возникающие ассоциации с практиковавшимися в 37-м пытками лишением пищи, воды и сна все и было рассчитано. Жертве репрессий (а заодно и всему обществу) показывают: ты лагерная пыль. Ты никто, и с тобой могут сделать все что угодно. И никакие «медицинские показания» тебя не защитят.
«Партия тоталитарной реставрации» прекрасно понимает неэффективность идеологических запретов в современном мире информационных технологий. Поэтому технические ограничения на перекрытие доступа к «идеологически вредной литературе» она обязательно будет стремиться компенсировать запугиванием несогласных. С тем чтобы сломить волю к сопротивлению, к неподчинению идеологическим запретам. Поэтому бастрыкинская охранка обязательно будет не только добиваться дальнейшего ужесточения репрессивного законодательства, но и демонстрировать свою способность осуществлять нерегламентированное насилие в духе 37-го года. Даже если сегодня власти как бы отыграют назад и закроют дело Шариной «за отсутствием умысла на разжигание», эффект запугивания уже достигнут.
Жестокие и не регламентированные правовыми нормами расправы с несогласными будут обязательным элементом политической системы, предполагающей наличие обязательной государственной идеологии, идеологического воспитания и идеологической мобилизации граждан государством (через образование, массовые организации, начиная с детских, контролируемые государством масс-медиа и т. д.). И неважно, называется ли эта обязательная государственная идеология «марксизмом-ленинизмом» или «исторически сложившейся в России системой ценностей», из под которой откровенно торчат уши уваровской триады «православие-самодержавие-народность».
В раннюю перестройку вожди КПСС любили поговорить про «исторически сложившуюся однопартийную систему» и сделанный в 1917 году «социалистический выбор советского народа». Который, естественно, окончателен и обжалованию не подлежит. Так исторически сложилось. Главное здесь то, что этот невесть когда сделанный «исторический выбор» сакрализируется и табуируется. Попытки его пересмотра объявляются предательством. Исторически сложившиеся «наши ценности» противопоставляются «чуждым нам ценностям», влияние которых угрожает нашему «историческому выбору». От чего, естественно, надо защищаться – в том числе и идеологическими запретами. Так вот, подобная система никогда не работала и не будет работать без репрессий.
Поэтому жаловаться Путину на Бастрыкина столь же нелепо, как жаловаться Бастрыкину на его подчиненных. Бессмысленно также спорить с режимом по поводу правильности применения его антиэкстремистского законодательства. Каждый, кто защищал правомерность этого законодательства, рассчитывая на его использование против фашистов и антисемитов, сегодня несет личную моральную ответственность за то, что делают с Натальей Шариной.
Удастся ли остановить тоталитарную реставрацию, в конечном итоге зависит от того, сколько людей готовы будут сказать, что они не признают никаких идеологических запретов на книги и не будут им подчиняться. Что они действительно хотят разрушить исторически сложившуюся в России систему ценностей. Потому что это ценности домостроя, крепостничества, кнута и нагайки. Ценности цепей, колодок и решеток.
