На этом фоне интересен ход событий в Москве. В первопрестольной известия о событиях 3 июля были получены только на следующий день. Немедленно собрался Московский комитет РСДРП(б), на котором было принято решение провести вооруженную, но мирную демонстрацию. Однако показательно, что левое меньшинство предлагало на этом заседании инициировать восстание, захватить почту, телеграф и телефонные станции. Таким образом, состояние умов московских большевиков повторяло питерскую картину: «безрассудные» радикалы, стремящиеся перевести политический процесс в силовое русло (и, фактически, отказавшись от ориентации на Советы) против сравнительно умеренного большинства. Отличалась только обстановка на улицах; пока на улицах столицы кипело разливанное море возмущенных демонстрантов и лилась кровь жертв перестрелок, в Москве все оставалось тихо (демонстрация, назначенная большевиками фактически провалилась).
* * *
Беспомощность ЦК и не слишком продуманная активность петроградских товарищей, пустившихся во все тяжкие, – вот что нашел Ленин, спешно вернувшийся в столицу поздним утром 4 июля.
Притчей во языцех стала история, рассказанная Сухановым в его знаменитых «Записках». Этот талантливый журналист и литератор, ссылаясь на свои личные воспоминания, утверждает, что утром 8 июля 1917 г. слышал от Луначарского в частном разговоре, что в ночь с 3 на 4 июля Ленин согласовал с Троцким и самим Луначарским план захвата власти и организации триумвирата из упомянутых деятелей. Сам Суханов признается, что как Троцкий, так и Луначарский впоследствии категорически возражали против этой версии событий, причем последний в письме к Суханову убеждал его в том, что того подвела память. Суханов и сам приводит факты, противоречащие изложенной им версии, а также предупреждает, что «мог забыть, перепутать, исказить рассказ. Луначарский мог «опоэтизировать», перепутать, исказить действительность», отдавая всю эту запутанную историю на суд «трудолюбивых историков». Более того, по всей вероятности, Ленина еще не было в Петрограде в ночь с 3 на 4 июля, когда якобы и был обговорен план переворота.
К тому же сама модель триумвирата вызывает сомнения. Если Ленин и Троцкий были лидерами первой величины, то Луначарский вряд ли мог претендовать в иерархии лидеров ультралевых на третье место. Крайне странной звучит идея организовать правительство, в котором доминировали бы представители небольшой по тем временам группы межрайонцев. Да и сама форма триумвирата не входила в арсенал средств, которые отстаивались большевиками и их союзниками. Поэтому можно смело считать эту историю результатом «опоэтизирования», кто бы не выступал здесь в роли поэта – Суханов или сам Луначарский.
Других подтверждений того, что у Ленина действительно был план захвата власти в период «июльских дней» не существует. Тем не менее, в литературе эта версия возникает с завидным постоянством, а ссылка на указанное место в записках Суханова приводится в таких случаях в доказательство.
В действительности, абсолютное большинство источников позволяет сделать вывод о том, что Ленин с самого начала, узнав о событиях в Петрограде, относился к ним крайне негативно. Однако, вернувшись в столицу и увидев размах народного движения, он заколебался. Действительно, он не предпринял ни попыток немедленно остановить бушующих солдат и рабочих, ни совершить переворот, опираясь на них. Постараемся реконструировать его позицию.
В своих воспоминаниях о вожде, Зиновьев, проведший бок о бок с Ильичем почти весь день 4 июля, писал: «и здесь, наверху, в буфете Таврического дворца состоялось маленькое совещание, на котором были Троцкий, Ленин и я. И Ленин, смеясь, говорил: «А не попробовать ли нам сейчас?». Но тут же прибавил: «Нет, сейчас брать власть нельзя, сейчас не выйдет, потому что фронтовики еще не все наши, сейчас обманутый Либерданами фронтовик придет и перережет питерских рабочих»». Спустя несколько лет после революции, Зиновьев не заметил противоречия между уже знаменитой репликой Ленина на Первом съезде Советов о том, что большевики каждую минуту готовы взять власть и своей интерпретацией слов вождя, сказанных в буфете Таврического дворца. Однако, с поправкой на редакционное вмешательство, рассказ Зиновьева многое объясняет. Ленин, до этого последовательно выступавший против форсирования событий, теперь колебался. Как и все смертные, он не мог точно предугадать будущее и потому соблазнительная мысль «попробовать» уже сейчас была для него естественна.
О колебаниях Ленина сообщает также другой свидетель, Калинин, причем еще при жизни вождя. По его словам, когда Ленин прибыл в столицу утром 4 июля, он прямо спросил его, означает ли начало уличного движения необходимость захвата власти, на что Владимир Ильич ответил «Посмотрим что будет, сейчас сказать ничего нельзя». Как минимум, он не исключал положительного ответа.
Возникает вопрос, что именно могло иметься ввиду в ходе этих мимолетных совещаний? Что значит «попробовать сейчас»? Кто должен «пробовать» – партия или Советы под давлением массовых выступлений?
В те дни Ленин неоднократно говорил своим соратникам, что он по-прежнему против восстания и даже отказывался выступать перед демонстрантами на этом основании. Однако в итоге уступил и все-таки выступил с речью, в которой призвал толпу проявить сдержанность, но выразил уверенность в победе лозунга «вся власть Советам». Похоже, что в эти часы он еще надеялся, что советское большинство уступит давлению улицы и возьмет власть. Возможно, он не исключал и того, что восставшие положат ее к ногам его партии. Но последняя перспектива скорее удручала. Ленин не контролировал толпу и вынужден был вместе с остальными ждать результатов, к которым приведет разразившаяся буря.
Как бы то ни было, но Ленин не сделал ничего ни для того чтобы разогнать ЦИК или арестовать Временное правительство, ни для того чтобы остановить демонстрантов и отправить их по домам (впрочем, последнее было проще сказать, чем сделать). Тем временем, к вечеру 4 июля положение стало меняться в пользу правительства и умеренного большинства Совета. Стало известно о приближении к городу верных командованию войск. Распространяемые министром Переверзевым компрометирующие Ленина и большевиков сведения (об их связях с Германией) стремительно расползались по городу, оказывая влияние на настроения солдат, особенно тех полков, которые до сих пор занимали нейтральную позицию, а теперь выражали готовность защищать ЦИК от восставших.
В этих условиях, глубокой ночью, состоялось очередное заседание ЦК. Его протоколы не сохранились, но известен рассказ одного из лидеров военки, Мехоношина, участвовавшего в нем. По его словам, решался вопрос о том, «идем ли мы дальше или закрепляемся на занятой позиции». Ленин потребовал от Мехоношина, как представителя ВО, дать «точный подсчет сил»: «Назовите части, которые безусловно пойдут с нами. Какие колеблются? Кто против нас? Где склады оружия и боевых припасов? Чем располагает противная сторона в ближайших к Питеру районах? Где сосредоточено продовольствие и в достаточном ли количестве? Обеспечено ли охранение мостов через Неву? Подготовлен ли тыл для отступления в случае возможной неудачи? И т. д.». По словам Мехоношина, все эти вопросы «сразу привели нас в трезвое состояние», поскольку деятели военки не имели на них ответа.
