– Сыворотка правды. – Слова слетают с моего языка, прежде чем я успеваю их подумать. Д-р Барнс кивает:
– За сегодня ты первая, кто понял это без моей подсказки.
– Может, они слишком напуганы, чтобы признаться, что тоже заметили. – Слова опять вылетают сами собой, без всякого контроля.
– И такое возможно, – со смехом соглашается д-р Барнс. – Для того мы и даем вам это снадобье. Оно помогает расслабиться телу и рассудку. Мы знаем, через что вам пришлось пройти, и не хотим, чтобы напряжение помешало нам понять, какие вы на самом деле.
Эйфория понемногу рассеивается, и в этот раз я думаю, прежде чем сказать:
– Сомневаюсь, что сама себя знаю.
– Мы здесь именно для того, чтобы в этом разобраться. Расскажи нам о своей семье, Сия.
Моя семья. Я делаю глубокий вдох и обдумываю ответ. Способность размышлять, а не сразу выпаливать ответ, убеждает меня, что жидкость из пузырька ослабила действие сыворотки правды. Надо дать им тот ответ, которого они ждут. Наверняка они уже все знают о моих родителях и братьях. Что же они хотят услышать?
Я выбираю простой вариант. Перечисляю все семейство. Испытатели задают вопросы про колонию Пять Озер, и я добросовестно отвечаю. Вопросы в основном об отце: чему он меня учил, что рассказывал о том, как сам проходил Испытание. Я отвечаю, что он мало что запомнил.
– Но он предупреждал меня об острой конкуренции среди кандидатов.
Следуют наводящие вопросы, и, хотя мышцы у меня расслаблены, сама я настороже и избегаю ответов, способных навредить моим родным. Когда д-р Барнс заговаривает о том, что, как он слышал, мой старший брат возглавлял несколько проектов вместо моего отца, и спрашивает, не считаю ли я, что ему следовало бы пройти Испытание для поступления в Университет, я без колебаний лгу:
– Мой отец старается поощрять всех участников своих проектов, даже если они этого не заслуживают. Я очень люблю Зина, но он работает неряшливо и на самом деле не заслуживает похвалы.
Меня радует, что я обошла препятствие, но за первой ловушкой следует вторая. Вопрос о самом отце: хотел ли он, чтобы дети пошли по его стопам? Обрадовался ли, когда меня выбрали? Я отвечаю просто и с подъемом. Ни слова об отцовских снах, о том, как его расстроило, что я стала кандидаткой. Главное – не привлекать внимание чиновников Тозу к воспоминаниям отца о его Испытании.
Начинаются вопросы о самом Испытании.
Почему я предупредила Брика про то, что сочла обманом Романа?
– Не сделав этого, я бы показала себя плохим членом команды.
Чем я руководствовалась, решив похоронить незнакомую кандидатку?
– Родители научили меня уважать жизнь.
Входила ли я в контакт с людьми из-за заборов Испытательной зоны?
– Нет.
Как я расцениваю свое решение довериться Уиллу?
– Решение довериться Уиллу было неудачным. В будущем я намерена делать выбор более обдуманно.
Отвечая, я чувствую на себе изучающий взгляд Барнса, взвешивающего каждый издаваемый мной звук.
Вот он снова берет слово:
– Расскажи нам о своих отношениях с Томасом Эндрессом.
Я удивлена вопросом, но отвечаю осторожно:
– Мы с ним близкие друзья. Он говорит, что любит меня, но это, думаю, потому, что я напоминаю ему о доме.
– Ты наверняка чувствуешь к Эндрессу нечто большее, чем просто дружба. Иначе зачем было рисковать жизнью, тратить время, чтобы его спасти?
Я прикусываю губу, решая, что он хочет услышать. Наконец, отвечаю:
– В семье меня учили помогать другим любой ценой. В колонии Пять Озер так принято.
Д-р Барнс наклоняется вперед:
– Ты считаешь, что решение потратить время на переделку велосипеда для спасения его жизни было разумным?
– Это сработало, – отвечаю я, – мы оба живы.
– Верно, живы. – Он улыбается. – Но меня настораживает, что ты, возможно, слишком привязана к кандидату Эндрессу.
Добродушный тон не в силах скрыть угрозу, содержащуюся в этих словах. Даже Испытатели рядом с Барнсом беспокойно ерзают. Молчание затягивается, мне становится трудно дышать. Сейчас моя очередь говорить, но вопроса не прозвучало, и, не зная вопроса, я могу попасть впросак с ответом. Что-то мне подсказывает, что этот ответ будет самым главным.
Наконец, когда дальше молчать становится невозможно, я говорю:
– Не понимаю.
– Эмоциональная вовлеченность в подобных ситуациях может становиться опасной. Например, что будет, если тебя примут в Университет, а его нет?
Меня оглушает биение собственного сердца.
– Я буду довольна, что прошла, и огорчена тем, что Испытательный комитет не разглядел потенциал Томаса. Он умен и находчив. Соединенное Содружество только выиграет, приобретя такого студента.
– Должны ли мы опасаться, что твое огорчение повлияет на качество твоих занятий в Университете?
Как ответить на этот вопрос? Моим мозгам грозит перегрев. То, что скажу, повлияет не только на мою жизнь, но и на жизнь Томаса. Ответ, что мне будет безразлично, получится легко распознаваемой ложью. В конце концов, д-р Барнс прав, говоря, что я спасла Томасу жизнь, рискуя собой. Сыворотка правды, которой они меня напоили, должна исключать ложь. Если я сейчас откровенно совру, то они сообразят, что что-то пошло не так, и станут разбираться почему. Я борюсь с желанием вытереть потные ладони о штаны и заставляю себя сосредоточиться.
Для меня возможен единственный ответ.
– Любому лидеру в какой-то момент приходится мириться с разочарованием. Если я рано усвою этот урок, это меня не обрадует, но я все равно сделаю все, чтобы вас не подвести.
Испытатели переглядываются, а я жду, что еще преподнесет д-р Барнс. Пытливо глядя на меня, он катает по столу ручку. Я сижу неподвижно и не отвожу взгляд. Кто-то кашляет, ему вторит кто-то еще. Вот и все звуки, раздающиеся в комнате на протяжении томительных, нескончаемых минут.
Наконец, д-р Барнс произносит:
– Думаю, вся необходимая информация получена. У моих коллег есть вопросы?
Все сидящие за длинным столом отрицательно мотают головами. Я пребываю в недоумении. Д-р Барнс говорил, что собеседование займет минут сорок пять, а на меня потратили от силы двадцать. Никто не спросил о моих результатах в первых двух экзаменах, четвертому экзамену была посвящена всего пара вопросов. Как понять их безразличие? Я провалилась? Скорее всего, да, раз они уже отодвигают стулья. Мне хочется взмолиться, чтобы они подождали, объяснить, что люди, втирающиеся в доверие с целью совершить предательство, не годятся в лидеры, сказать, что я уже не та девчонка, которая мечтала о Тозу-Сити, что меня обязательно надо зачислить в Университет. Не потому, что мне хочется стать частью системы – этого мне больше не хочется. А просто потому, что я хочу жить.
