Отметим, что суды над чиновниками при Николае I стали обычным явлением. Например, в 1853 году под судом находилось 2540 чиновников.
При вскрытии фактов мелкого взяточничества со стороны крупных чиновников последних, как правило, снимали с поста, не возбуждая уголовного дела. Так, например, Псковский губернатор Ф.Ф.Бартоломей требовал от одного из своих полицмейстеров, чтобы тот «платил ему ежегодно пять тысяч рублей ассигнациями». Когда это стало известно, в 1846 году, было вынесено решение об увольнении Бартоломея не только с поста губернатора, но и вообще со службы, но сделано это было хитро. Якобы по причине болезни. И без всякого публичного позора.
Аналогично за злоупотребления был уволен Иркутский и Енисейский губернатор В.Я.Руперт. Он ввел местные налоги и часть их, как установила сенатская ревизия, пустил на фиктивные (то есть выдуманные) расходы. В результате, в 1847 году он просто был отправлен в отставку, не подвергшись судебному преследованию.
Иным был подход Николая I к особо крупным хищениям. Так, в 1853 году все члены так называемого «Комитета о раненых» Военного министерства, включая директора его канцелярии А.Г.Политковского, были преданы суду – когда выяснилось, что они похитили более миллиона рублей.
Ничего себе! Это и сейчас немало, а тогда вообще была гигантская сумма!!!
В результате, А.Г.Политковский скончался. Или покончил с собой (его тело судебно-медицинскому освидетельствованию не подвергалось).
Николай I был чрезвычайно разгневан случившимся. Он потребовал немедленного разжалования всех членов «Комитета о раненых», их ареста и предания суду. А А.Г.Политковского посмертно лишили мундира. Отобрали даже его ордена. Пострадал после этого и помощник Государственного контролера, сенатор и статс-секретарь М.М.Брискорн, который в 1832–1842 гг. возглавлял канцелярию Военного министерства. Суд посчитал, что он нерадиво относился к своим обязанностям, в силу чего и стали возможны злоупотребления Политковского. То, что последние десять лет Брискорн проработал в Государственном контроле – организации, фактически разоблачившей Политковского, – не помогло: он был уволен со службы и лишен всех званий.
К сожалению, даже подобные меры не помогли: чиновники каждый раз придумывали новые способы воровства, обходя меры, предпринимаемые императором.
Сенатор К.И.Фишер в своих «Записках» потом написал:
«Канцелярская наглость составляла исстари хроническую язву России… При Николае эта наглость стала принимать правильные формы, несмотря на строгость императора… Прежде наглость действовала посредством нарушения законов, теперь она стала чертить законы, способствующие воровству… Николай Павлович служил России добросовестно, но ошибался в системе и был обманываем с отвратительным цинизмом».
* * *
Это может показаться странным, но в период правления Николая I многое было сделано для облегчения положения крепостных крестьян. Так, например, был введен запрет на ссылку крестьян на каторгу, на продажу их поодиночке и без земли, крестьяне получили право выкупаться из продаваемых имений. Была проведена реформа управления государственной деревней и подписан «Указ об обязанных крестьянах», ставшие фундаментом отмены крепостного права.
Однако полного освобождения крестьян при жизни императора Николая I не произошло.
И пока не могло произойти. Потому что в России крепостное право существовало не только в своде законов, но и в сердцах людей. А А.П.Чехов, написавший, что надо «по капле выдавливать из себя раба», еще даже не родился.
НЕМНОГО ЦИФР
При Николае I впервые было отмечено резкое сокращение численности крепостных крестьян: их доля в населении России, по разным оценкам, сократилась с 57–58 % в 1811–1817 гг. до 35–45 % в 1857–1858 гг. Они перестали составлять большинство населения. Также при Николае I улучшилось положение государственных крестьян, которые, в отличие от помещичьих крестьян, считались лично свободными, хотя и прикрепленными к земле. Их численность ко второй половине 50-х годов XIX века достигла примерно 50 % населения.
Важную роль во всем этом сыграл граф П.Д.Киселев (он отвечал за управление государственным имуществом), который позднее вспоминал, что еще в 1834 году Николай I говорил ему, что «признает необходимейшим преобразование крепостного права, которое в настоящем его положении оставаться не может». А в 1836 году император сказал графу:
– Ты будешь мой начальник штаба по крестьянской части.
Будучи убежденным противником крепостного права, граф П.Д.Киселев полагал, что свободу следует вводить постепенно, «чтобы рабство уничтожилось само собою и без потрясений государства».
К сожалению, задуманная реформа не дала каких-либо положительных результатов. Все дело в том, что помещики просто игнорировали ее выполнение, а местная администрация, находившаяся от них в зависимости, никак с этим не боролась.
* * *
Облик и манера поведения Николая I вполне соответствовали образу повелителя империи, имевшей тогда площадь в почти 22 миллиона квадратных километров (1/6 часть суши) и более 60 миллионов подданных.
Фрейлина двора А.Ф.Тютчева (дочь поэта Ф.И.Тютчева) написала о нем так:
«Никто лучше, как он, не был создан для роли самодержца. Он обладал для того и наружностью, и необходимыми нравственными свойствами. Его внушительная и величественная красота, величавая осанка, строгая правильность олимпийского профиля, властный взгляд – все, кончая его улыбкой снисходящего Юпитера, все дышало в нем земным божеством, всемогущим повелителем, все отражало его незыблемое убеждение в своем призвании».
Николай I мог бы с уверенностью сказать, что он сделал Россию еще сильнее, чем она была при его брате Александре. Но быть одним из величайших завоевателей в мире – такая слава ему была не нужна.
И почему же это?
Просто он хотел приобрести себе славу другую. Лучшую и высшую.
Ведь плоды побед и завоеваний часто исчезают вместе с триумфатором, а посему Николай I мечтал о славе государя-законодателя, о том, чтобы оставить после себя благоустроенное общество.
При этом он прекрасно понимал всю сложность своего положения.
В одном из писем можно найти такое его признание:
«Странная моя судьба. Мне говорят, что я – один из самых могущественных государей в мире, что я, стало быть, мог бы по усмотрению быть там и делать то, что мне хочется. На деле, однако, именно для меня справедливо обратное. А если меня спросят о причине этой аномалии, есть только один ответ: долг! Да, это не пустое слово для того, кто с юности приучен понимать его так, как я. Это слово имеет священный смысл, перед которым отступает всякое личное побуждение, все должно умолкнуть перед этим одним чувством и уступать ему, пока не исчезнешь в могиле. Таков мой лозунг. Он жесткий, признаюсь, мне под ним мучительнее, чем могу выразить, но я создан, чтобы мучиться».
