– Ушел ваш красавчик со своим милым дружком! – наслаждаясь моим замешательством, злорадно пояснил накануне мною отвергнутый весельчак. – Прямо в ночь-полночь и ушел!
Тут я поняла, что случилось страшное. Зяму похитили!
– Как выглядел дружок? – отрывисто спросила я.
– Хо-орошенький такой!
– Если честно – мы его в потьмах не разглядели, – признался скумбриевидный. – Мы спали.
– И видели эротические сны нормальной ориентации! – добавил весельчак.
Я тихо зарычала и выскочила из палаты.
В сестринской, где за чаем с конфетами коротали время две медсестрички, мне тоже ничем не помогли. Зяму девочки, разумеется, запомнили, но куда он подевался, к общему нашему сожалению, не знали.
Я вышла из больницы, присела на высокий бортик клумбы во дворе и постаралась собраться с мыслями. Зяма исчез, не предупредив меня, – это было странно и совсем не похоже на моего братца. Он же типичный Ватсон, то есть – персонаж номер два, ведомый, нуждающийся в ведущем!
Впрочем, если верить словам веселых мужиков из травматологии, Зяму действительно увели: какой-то «хорошенький» юноша явился за ним в больницу среди ночи. Вопрос: добровольно ли ушел с этим «хорошеньким» Зяма? Сомневаюсь!
На скорую руку я могла придумать две версии случившегося. Первая: братца забрали пантюхинцы, раздосадованные непонятной проволочкой с «Хельгой». Забрали, чтобы допросить Зяму с пристрастием и оказать посильное воздействие на него не дистанционно, по телефону, а в режиме полного контакта, каким его понимают кикбоксеры. В таком случае, вероятно, Зяма вскоре вновь окажется в травматологии. Я не поленилась сбегать обратно в отделение, чтобы на этот случай оставить девочкам-медсестричкам свой номер телефона.
Вторую версию я вкратце сформулировала на ходу, шагая к ближайшей кафешке, и додумывала уже за столиком. С обедом я несколько припозднилась, аппетит у меня на нервной почве разыгрался такой, о каком папуля только мечтает, так что покушала я плотно, с двумя десертами. Подбирая с блюдца крошки рассыпчатого пирожного, я собрала в кучку разбежавшиеся мысли. Итак, вторая версия: Зяму похитили преступные деятели, конкурирующие с нами за немецкие шкафы. Зачем он им? Не знаю. Вероятно, как заложник, которого можно обменять на шкаф.
Это предположение показалось мне заслуживающим внимания. Меня ведь вчера тоже пытались пленить, заточив в бетонном колодце! Может, если бы с помощью Дениса и Барклая я не вырвалась на свободу, бандиты попытались бы обменять на «Хельгу» меня!
– Дохлый номер! – сказала я вслух. – У нас же нет «Хельги»!
Это заставило меня вернуться к мыслям о композиторе, у которого «Хельга», вероятно, была. Почему-то думы о Цукермане настраивали меня на поэтический лад. Свою новую цель я выразила в стихотворном экспромте:
Пуще страстного романа
Жажду встречи с Цукерманом!
Я допила венчающий затяжной обед фруктовый коктейль и подбодрила себя следующим соображением: Цукерман – существенно более редкая фамилия, чем Иванов, Петров или Сидоров. Вряд ли в нашем городе найдется много людей с такой фамилией. И даже если их будет несколько, можно надеяться, что все они будут знакомы между собой. Цукерман Цукерману друг, товарищ и брат – в смысле, родственник. А родственные связи в диаспорах, имеющих семито-хамитские корни, традиционно крепки. Стало быть, мне достаточно выловить одного Цукермана, а остальные приложатся!
Самым простым способом тихой охоты на Цукерманов мне представлялся поиск в сети Интернет.
– Нужен компьютер! – постановила я.
Несколько секунд я думала, куда мне направиться: в офис «МБС» или домой. Зямин компьютер помощнее, чем наш служебный, Интернет у нас дома побыстрее, зато в служебной машине лежит электронный телефонный справочник, в котором вполне может оказаться один-другой Цукерман… Я решила поехать в контору.
Дверь нашего офиса была закрыта, что меня удивило: неужто мои коллеги разбежались на ответственные задания? Все трое?! Так много работы привалило? Я порадовалась, что сама привалила позже, чем работа, потому что теперь никто не помешает мне угнездиться за компьютером.
Вероятно, Зою и Катю неожиданный аврал накрыл в момент легкого перекуса на рабочем месте, потому что клавиатура была усыпана конфетными обертками, как осенний скверик опавшей листвой. Смахнув на пол шелестящие бумажки и пару пластиковых стаканчиков с подсохшими кофейными разводами на стенках, я быстро застучала по клавишам. Вошла в Интернет, вломилась в местный информационный портал и там начала энергично аукать Михаила Цукермана.
Компьютер подумал, пошарил в своих виртуальных закромах и выдал мне аж восемь ссылок!
– Ага! Попался! – радостно вскричала я, обращаясь к обнаруженному Цукерману.
При ближайшем рассмотрении оказалось, однако, что Цукерманов в мои сети попало сразу два: оба Михаилы, и оба – никакие не композиторы.
Михаил Цукерман Первый упоминался в ехидной статье какого-то местного искусствоведа в связи с собранием раритетов, известным под простым и незатейливым названием: «Коллекция Цукермана». Автор статьи самоуверенно полагал, что все читатели прекрасно знают, о чем идет речь, поэтому мне так и не удалось понять, из чего, собственно, состояла упомянутая коллекция. Слова типа «шедевры», «артефакты» и «раритеты» давали некоторое представление о культурно-исторической ценности предметов собрания, но не об их сути. Коллекционер Цукерман свободно мог скирдовать что угодно: полотна экспрессионистов, двузубые вилки эпохи темного Средневековья или, скажем, миткалевые рушники с петухами. Мне лично, в принципе, было все равно! Желчный автор статьи крепко сердился на Михаила Цукермана Первого за то, что тот не передал свою коллекцию в музей еще при жизни, потому что какой-то особо ценный экземпляр до музейных витрин так и не дошел. Автор прозрачно намекал на то, что корыстные наследники выполнили последнюю волю коллекционера в усеченном виде. Я из всего сказанного сделала вывод, что Цукермана Первого в этом мире мне уже не встретить, а потому сосредоточилась на Цукермане Втором.
Вот кто оказался по-настоящему колоритной личностью! Ни много ни мало – идейным предводителем гей-движения на Кубани! Я не без интереса прочитала довольно остроумную заметку, в которой М. Цукерман устанавливал общую природу дореволюционных еврейских погромов и современного неприятия натуралами гомосексуалистов. Патриотичный призыв «Гей, славяне!» М. Цукерман трактовал как недвусмысленное науськивание этих самых славян (читай – косного большинства) на одинокого и беззащитного гея.
В ответ какой-то агрессивный натурал клеймил позором самого Михаила Цукермана в материале под названием «Желтый, красный, голубой – не угнаться за тобой!». Из этой статьи я узнала, что национальность М. Цукермана по паспорту не противоречит его фамилии, что в начальной школе Миша возглавлял пионерское звено, а в тесных гомосексуальных рядах занял во всех смыслах активную позицию. Я прикинула возраст активного Миши и решила, что он вполне может оказаться потомком ускользнувшего от меня композитора – скорее всего, внуком.
