Правильно ли, что милосердные дети растут только у милосердных родителей?
Мы часто немилосердны друг к другу, не прощаем ни малейшей оплошности. Надо менять отношения между взрослыми, и тогда будут меняться отношения между детьми, будет меняться их отношение к жизни.
Но пока отношения еще не изменились, что – положение безнадежно? Ничего не выйдет? Нет, вспомните, ведь даже в самых жестоких условиях и обстоятельствах совершались милосердные поступки. Иногда сын отца-алкоголика навсегда, на всю жизнь зарекается от спиртного. Это происходит вопреки воспитанию, вопреки примеру. Но, пожалуй, не стоит уповать на случай.
Подумав, мы должны будем признать, что есть один и только один способ учить милосердию – быть милостивым к ребенку. Милость, милосердие к ребенку означает прощение, пощаду. Но не всепрощение.
Всепрощение – это безразличие, в безразличном прощении нет момента страдания, все прощают своим детям лишь небрежные в воспитании родители. Милостивые, милосердные родители страдают, когда их ребенок совершает что-то дурное, и вот это-то страдание, и только оно, может породить чувство ответного страдания у ребенка.
Это вовсе не значит, что он сразу станет отличником в домашнем поведении, быть может, он завтра же причинит вам новое горе, но будьте терпеливы, ребенок должен видеть, что любящее терпение родителей может быть бесконечным, что родители не способны ожесточиться. Тогда он вырастает в убеждении, что ожесточение, озлобление – это грех, это несовместимо с человечностью.
«Не ожесточайся, не озлобляйся ни при каких обстоятельствах», – этому мы будем учить ребенка с тех пор, как только он начнет понимать нас.
Жизнь наша трудна, многие живут в тесноте, многим приходится бороться буквально за кусок хлеба. Эти условия сами порождают злобу и зависть. Ребенок часто бывает свидетелем злых домашних скандалов. В маленьком сердце рождается желание мести, оно отвердевает, становится недоступным человеческим чувствам. Было бы наивно призывать к миру немирный дом. Или учить родителей не скандалить в присутствии детей. Но все-таки помните о детях. И после самых жестоких сцен старайтесь успокоить ребенка, размягчить его, утешить, пожалеть. Чтобы он не подумал, что до него никому нет дела и что все люди жестоки.
Вот это опаснее всего: если ребенку станет казаться, что жестоки все, что это норма жизни. Такой ребенок думает: «Я плохой – но и все плохие», или того страшнее: «Я хороший, а все плохие».
Если все плохие – то некого и жалеть, и милосердие становится излишним.
Внушайте детям, что милосердие – это не слабость, а сила, что милосердие – это чувство сильных людей, способных прийти на помощь.
Нас много лет учили «не унижать человека жалостью», но ведь это не Горький сказал, это сказал его герой, выбитый из жизни и теряющий человеческое лицо. Жалость не унижает, а возвышает человека – и того, кто жалеет, и того, кого жалеют. Если меня жалеют – значит, я чего-то еще стою. Значит, у меня еще есть надежда. Особенно важно пожалеть ребенка, когда он перед всеми провинится, совершит что-то ужасное, такое, что от него все отвернутся. Пусть его покарает закон и суд, пусть от него отвернутся товарищи, но мать и отец все равно должны быть милосердными к нему. Помните, как у Пушкина: «И милость к падшим призывал!» Падший – погибший в глазах общества, нарушивший закон, преступник. Декабристы были преступниками с точки зрения государства, Пушкин призывал быть милостивыми к ним. Милосердие не может распространяться только на отличников производства, только на добропорядочных. Все живое – болит, все живое заслуживает милосердия.
Но вот еще один, может быть, и главный источник милосердия в сердце ребенка – книги. И доброе кино. У нас совсем не стало книг, над которыми можно поплакать, и на пальцах одной руки пересчитаешь фильмы, вызывающие добрые слезы у детей. Но все-таки ищите такие книги и такие фильмы. Читайте с детьми вслух Диккенса, на его книгах учились милосердию целые поколения. Читайте с ними «Овод», книги Короленко, Андерсена, Экзюпери, книгу А.Приставкина «Ночевала тучка золотая».
Детские слезы… Это бывают слезы обиды, горечи; есть дети, которые плачут по каждому поводу, неприятно слезливы, у них глаза на мокром месте. Но ведь есть и святые детские слезы – слезы сочувствия к другому человеку. Дорожите такими слезами.
Мы понимаем, что наши советы – самого общего характера, что ничего в них нового и необычного нет. Но если мы привлекли ваше внимание к воспитанию милосердия, если вы хотя бы задумались о том, как трудно воспитывать его и как важно воспитывать его, то наша цель хоть в малой степени достигнута.
Три модели воспитания – привычные, но негодные
Три самые привычные модели воспитания подсказывает страсть к воспитанию; назовем их условно «правила движения», «сад-огород» и «кнут и пряник».
Модель «правила движения». Нам кажется, будто детей воспитывают точно так же, как обучают их правилам уличного движения. Будто ребенок должен выучить некий свод правил – вот и все! Если ребенок ведет себя плохо, значит, взрослые, ответственные за его воспитание, не объяснили ему, как надо себя вести, поленились, проявили нерадивость. Если бы они, не жалея сил, объясняли детям, и особенно подросткам, как надо себя вести, то все было бы хорошо. Так и предлагают: надо ввести в школах урок морали. А когда подростки совершают что-нибудь дурное, то говорят: куда же школа смотрит? Почему им в школе не объяснили, как надо себя вести? Надо было, например, объяснить подросткам, что нехорошо угонять чужую машину даже с невинной вроде бы целью покататься.
Но отчего одни люди, и в руках не державшие Уголовный кодекс, не нарушают закона, а другие, вызубрив все статьи кодекса наизусть, то и дело попадают за решетку? И разве есть на свете хоть один ребенок, который не знал бы, что не только машину – и самокат чужой брать нехорошо?
Много лет назад в Москве, в городском суде на Каланчевке, разбиралось дело молодого человека лет двадцати, убившего свою жену – и не в припадке ярости, а холодно, расчетливо убил он, чтобы доказать, что он сильный. Он был умен, образован, с хорошими манерами. И мама его тихо говорила на суде:
– Гена, ну что ты наделал? Я же тебя учила только хорошему! Ну скажи им, что мы с отцом учили тебя только хорошему!
Гена молчал.
Я помню эту скромную женщину, и не было никакого сомнения в том, что она и вправду учила сына только хорошему. Да ведь и все мы учим хорошему, разве не так? Редко кто внушает детям дурные мысли. Но дети вырастают хорошими детьми не потому, что мы их учим хорошему, а дурными – не потому, что учим дурному, а по другим причинам, которые мы отчего-то и знать не хотим, безоговорочно веря в силу своего слова: «Ну я же тебе сказал! Ну я же тебе говорил! Ну сколько раз тебе говорить, сколько раз тебе повторять! Ну что же ты – русского языка не понимаешь?»
У одного литературного героя с детства висела перед глазами пропись: «Не лги, послушествуй старшим и носи добродетель в сердце». А вырос Чичиков.
