Мне вспомнилось, как в далеком 1965 году в стране впервые широко отмечали двадцатилетие Дня Победы. С той поры 9 мая стал праздничным днем. На Красной площади прошел военный парад. Нарядные люди с цветами заполонили всю улицу Горького (Тверскую), которую в тот день целиком отдали пешеходам. Мне было восемнадцать. Я смотрела во все глаза на эту непривычную картину – такого еще не было!
Повсюду встречались бывшие фронтовики, блестя наградами на солнце, еще не старые (лет сорока, сорока пяти и чуть больше) в застиранных, но хорошо отутюженных гимнастерках или кителях, перетянутые ремнями, в выцветших пилотках или офицерских фуражках. Им дарили цветы, обнимали, целовали, поливая непрошеными слезами. А по тротуарам катила целая армия безногих на деревянных дощечках с шарикоподшипниками, отталкиваясь от асфальта подбитыми резиной деревянными «калачами» и позвякивая наградами в такт. В 50-е они часто мотались по электричкам, прося милостыню под жалобные песни. Но вот так, в центре столицы… Шли инвалиды на костылях, шли безрукие… Пьяненькие… Там и сям надрывались потрепанные гармошки, кто-то плясал, кто-то пел, кто-то рыдал. Милиция никого не задерживала, и никто не руководил этим стихийным шествием без флагов, лозунгов и портретов вождей, потрясшим меня до глубины души.
Решение пришло мгновенно – надо идти. В «новые времена», развенчавшие все и вся, этот горький праздник, кажется, стал единственным общечеловеческим событием для самых разных людей, позволяя им почувствовать себя единым народом, не униженным и оскорбленным, а гордым, стойким и мужественным. Сомнения, порожденные потоками негатива из СМИ, которые обрушиваются на головы замороченных граждан, конечно, были: людская толпа непредсказуема, возможны провокации или того хуже нередкие ныне террористические акты. А в давке никакой валидол не спасет. И все же душа рвется идти. Такой исторический день! Кто знает, удастся ли когда-нибудь еще пережить подобное.
В метро оказалось много людей с флагами, самодельными плакатами и портретами фронтовиков на картонках и фанерках на длинных ручках, заботливо упакованных до поры до времени. Значит, мы со своими напечатанными на принтере портретами не одиноки, поэтому нечего стесняться. У Белорусского вокзала стояли многочисленные рамки-металлоискатели для пропуска прибывающих на Тверскую. Нарядные полицейские, вежливые и предупредительные, ненавязчиво регулировали движение. Наш «ручеек» плавно, без толкотни и давки, влился в полноводную человеческую реку на Тверской, берущую свое начало где-то далеко на Ленинградке.
Люди – немногочисленные сгорбленные ветераны, увешанные наградами, пожилые «Дети войны», старики с клюшками и взрослые внуки фронтовиков, совсем еще юный молодняк и родители с детьми в колясках, ребятишки, восседающие на плечах отцов или дедов, и подростки, сопровождающие своих бабушек-дедушек, – дружно шагали рядами, почти плечо к плечу, растянувшись на всю ширину улицы. Между рядами – не больше двух шагов. Над их головами плыли, будто сами по себе, транспаранты и портреты, с которых смотрели на своих потомков в основном молоденькие лица, сохранившиеся на старых потертых карточках из семейных альбомов, на страницах ветхих армейских газет, на увеличенных фотографиях с документов или на предвоенных любительских снимках. Матросы, летчики, танкисты, пехотинцы, партизаны, девчонки-зенитчицы и медички, степенные военачальники в парадных мундирах и пожилые добровольцы в ватниках, малолетние «сыны полка» и труженики тыла – тощие подростки и изможденные женщины…
На портретах – подпись: фамилия, имя, отчество, где воевал, когда погиб или умер. На некоторых – где и когда пропал без вести или оказался в плену, или погиб в концлагере. А были и такие, на которых в черных рамках значились только имя и фамилия… ничего больше от этих людей не осталось, даже фотографии. На иных – целые списки членов одной семьи. Старухи несли портреты, сняв их, видимо, дома со стены, как иконы, или просто прижав фотографии к груди. Кто-то нес награды, как это обычно бывает на похоронах… Кто-то прикреплял фотографии с Георгиевской ленточкой прямо на одежду.
Вдоль улицы, за ограждением, стояли люди, и тоже с портретами своих близких, приветствуя участников марша. На площади Маяковского и бывшей Советской волонтеры и полицейские помогали уставшим выйти из колонны, чтобы отдохнуть. Вода и туалеты – без проблем. И при этом – никаких «распорядителей», как на советских демонстрациях, никаких «заградотрядов». На балконах Тверской развевались самодельные флаги и висели портреты фронтовиков. На одном из них, в доме напротив Центрального телеграфа, стоял седобородый дед с внушительным «иконостасом» на груди и кланялся проходящим внизу. Мощное «ура!» прокатилось по колонне, приветствуя ветерана.
На подходе к Историческому музею колонна разделилась на два «рукава», поднимаясь по брусчатке к Красной площади. В нашем «рукаве» впереди забурлила «воронка», которую люди старательно обходили, бросая насмешливые взгляды на виновников задержки, вокруг которых образовалась пустота. Некто суетливый в зеленой накидке с надписью: «Движение зеленых» или что-то в этом роде пытался выстроить в одну линию группу подростков в таких же балахонах, которым никак не удавалось развернуть транспарант с каким-то воззванием. Хохот и презрительные насмешки в их адрес вынудили этих «политиков» быстро растворится в толпе, теряя зеленые «доспехи». На всем пути только эти недоумки и попались. Конечно, кое-где мелькали какие-то черно-красные флаги, но быстро исчезали, не находя поддержки у демонстрантов.
Трибунам на Красной площади, на которых было полно иностранцев, тоже передалось это всеобщее воодушевление. Они горячо приветствовали демонстрантов, размахивая флагами и поблескивая разнообразными камерами. Всем хотелось запечатлеть этот исторический момент. Старенькие ветераны, наши и союзнические, специально приехавшие на этот праздник в Москву, сидели на почетных местах, сияя множеством наград. Портреты своих фронтовиков поднимали и на трибунах.
Поражала духовная сплоченность идущих в колонне москвичей, «своих», которых уже не часто встретишь в таком количестве в нашем Вавилоне! Конечно, здесь были не только москвичи. И все же это были «свои», родные лица. Они вышли на марш сами, без чьей-то указки, в едином порыве, в знак благодарности тем, кто подарил им этот мир, заплатив за него своей жизнью. Люди в колонне ощущали свое братство и торжество момента, проявляя удивительную чуткость друг к другу. У многих на глазах блестели слезы. Даже у мужчин. Море портретов над нашими головами ошеломляло: сколько загубленных жизней, израненных судеб и не рождённых потомков! Война забрала самых молодых, здоровых, сильных и умных мужчин и женщин, истощив генофонд страны. И все же она выстояла. Сколько вокруг в колонне прекрасных лиц, торжественных и вдохновенных – и молодых, и зрелых, и умудренных жизнью, и совсем еще юных!
От Белорусского вокзала до Новокузнецкой мы шли без остановки пять часов. И все это время я не могла унять слезы. Оказывается, люди не изменились в главном, несмотря на разочарования, уныние, недоверие ко всему и всем, опрощение, духовное и материальное обнищание и вседозволенность последних десятилетий. Главное – они остались людьми, человечными и мудрыми. Полмиллиона москвичей, вышедших, не сговариваясь, на марш в этот день, доказали это, развеяв любые сомнения. Иногда приходится слышать: «Не тот народ пошел…». Да нет, народ все тот же. И постоит за себя, если что…
