Меня назначили отвечать за учебный сектор. Это означало, что нужно было подтягивать двоечников. Еще это называлось «брать на буксир». Так вот, я была таким «буксиром». Тянула двоечников из трясины неуспеваемости, то есть это не они отвечали теперь за свою учебу, а я. Так я это понимала и чувствовала, как навешивали на меня чужую ответственность учителя: «Что же ты, Кудрявцева, плохо стараешься, вон у Старкова опять в четверти двойка по литературе».
Когда однажды девочка, с которой я занималась физикой, получила двойку за контрольную работу, ревела не она, а я. Помню, что она улыбалась и вообще отнеслась довольно легко к этой своей неудаче. Для меня же это было трагедией. «Это я недоработала, мало занималась, не так объясняла», – винила себя я. Что-то здесь было не так, неправильно. Сейчас я могу сказать, что не было разграничения ответственности: за что отвечаю я и за что они, эта девочка или этот мальчик, должны были нести ответственность. Сегодня я понимаю, что ответственность за свою учебу была полностью на их совести, моя задача – только помочь ей или ему, если они этого захотят. И если захочу я! Но не более того, не более! Я могу помочь другому человеку, если он попросит о помощи. Но я не могу отвечать за него. Я отвечаю только за себя! Это теперь я отчетливо осознаю, что именно эти два фактора: послание «я отвечаю за все» и навешивание на меня чужой ответственности взрастили во мне эту неразлучную парочку под названием «сверхответственность и сверхконтроль». Гадкие, отравляющие существование дистрессы. Когда ты берешь на себя ответственность за всех и за все и постоянно чувствуешь себя виноватой, потому что все идет не так, как хотелось бы. Причем о себе нужно думать в последнюю очередь, иначе прослывешь эгоисткой. Побольше жертвенности – и будешь хорошей. А еще вместе с контролем над другим человеком ты приобретаешь над ним власть. А это уже и вовсе никуда не годится, так как это прямой путь к зависимостям и созависимостям. Известно, что у родителей детей, зависимых от алкоголя и наркотиков, чрезмерно развит контроль. Родители считают, что лучше знают, как жить их детям. К сожалению, такая родительская позиция приводит к печальным последствиям. Увы, не было никого рядом, кто тогда мог бы мне все это доходчиво объяснить…
Все! Сверхответственность уже проросла во мне, стереотипное реагирование сформировалось. И на протяжении всей жизни я буду взваливать на себя не свою ответственность, нести эту тяжелую ношу, от чего у меня будут болеть плечи (придавил рюкзак с камнями чужой ответственности), и испытывать я буду вину и разочарование. И вот я, очень ответственная хорошая девушка, выйдя замуж, изо всех сил стремилась быть такой же хорошей женой и мамой. И стойкое убеждение, что «хорошие отвечают за все», вело меня в этом тупиковом направлении. Я отвечала за здоровье, поведение и учебу сына, за весь семейный быт, за обучение мужа в институте, за климат в семье, за все дачное хозяйство и прочее, и прочее, и прочее. Позже – и за материальное благосостояние семьи.
Ну и почему не взваливать на такого человека лишнюю ответственность, если он только и смотрит, где что валяется? Таких людей очень ценят на работе и нещадно эксплуатируют: «Посмотрите, какая ответственная женщина! Никогда не откажет, с любой просьбой обратись – выполнит. Прямо палочка-выручалочка!» Естественно, временами меня терзали смутные сомнения, что что-то здесь не так, я уставала, злилась, чувствовала себя жертвой. Пыталась даже делиться ответственностью – например, на втором году нашей супружеской жизни перестала чистить мужу ботинки, как это делала свекровь до нашего брака. Не захотела перенять у нее эту эстафету. Но контроль над чистотой обуви мужа снять было гораздо сложнее. «Муж не в порядке, жена виновата», – думала я. И пилила, делала замечания, указывала, расстраивалась.
Ох, как непросто жить с контролером под боком! Контролировала же я все и вся, сама предельно уставая от этого. И никак не могла понять, как может выживать женщина, имея несколько детей. Ведь их же всех надо контролировать! «Я с одним-то без сил, а если двое или трое? Да еще и муж в придачу. Вот где ужас-то», – думалось мне. Мысль о том, что ответственность можно распределить, как-то не приходила в мою бедную голову.
На работе была у нас одна сотрудница. Назовем ее Вика. У нее был сын шести лет, на год старше моего сыночка. «Вот это мама!» – думала я о ней. Оторваться от мыслей о сыне Вика не могла в течение всего рабочего дня. Сынок у нее тогда ходил в садик, который находился недалеко от нашей работы. Болел сын часто, простужался. Ребенка надо было спасать. И она спасала! Вика точно знала, когда в садике завтракают, когда приходят с прогулки, когда ложатся спать. И, поскольку мальчик во время сна мог вспотеть, а потом, походив в мокром, опять простудиться, она бегала менять ему маечки раза два в день. Благо начальство нестрогое, да и система не пропускная. Какая уж тут работа!
Сначала, наблюдая эту картину, я слегка недоумевала. Потом я стала восхищаться такой самоотверженной материнской заботой. Я-то на работе не всегда думала о сыне! Потом она стала для меня неким образцом, и я захотела познакомиться поближе с ее системой воспитания. И мы вместе с детьми, она со своим сыном, я со своим, собрались в отпуск на юг. Я радовалась – наконец-то я смогу поучиться, есть с кого взять пример и стать более хорошей мамой. Приехали мы в Коктебель. Поселились в пристройке, состоящей из единственной комнаты. И вот тут через пару дней я поняла, что попалась. Я стала невольным свидетелем их отношений двадцать четыре часа в сутки.
И двадцать четыре часа в сутки я наблюдала, как Вика контролировала каждый шаг своего шестилетнего сына. Она просто растворилась в нем. Ее не существовало. Она его постоянно ощупывала – не вспотел ли, заглядывала в глаза – нет ли воспаления, вытирала нос, оглаживала и ничего не позволяла делать самому: «Порежешься, уколешься, разобьешься, испачкаешься», «Лучше я тебя одену, накормлю с ложечки, поиграю с тобой». Он сопротивлялся изо всех сил такой навязчивой опеке и постоянному контролю. Их отношения были ужасны. Он кривлялся, канючил, обзывал ее совсем не по-детски и нарочно дразнил. Крики, слезы, обвинения, угрозы и увещевания не прекращались ни на минуту. Мы с Алешей, которому было тогда пять лет, были ошеломлены и обескуражены.
Отрезвляющим моментом для меня стала совместная прогулка в Парк отдыха, на аттракционы. Хорошо помню яркий, солнечный воскресный денек. Наши дети в восторге от предстоящего катания на машинках и лошадках. В чудесном настроении мы выходим на дорогу, и тут начинается. Вика крепко держит сына за руку, он вырывается изо всех сил, кричит и плачет, обзывает ее. Конфликт растет, и вот уже мама держит сына за обе руки. И тогда сыночек, не переставая орать во весь голос и ругаясь матом (это в шесть-то лет!), ногами забирается по маме все выше и выше, наступая сначала на Викины ноги, потом на живот, а затем на грудь. Она держит его крепко и орет тоже, угрожая наказать за непотребное поведение поркой. Представляете картину? Мы стоим, оцепеневшие. Вокруг собирается толпа.
Такого мы еще не видели! Настроение было испорчено, и я уже не помню, добрались ли мы до аттракционов или нет. Придя домой, я тотчас же попросила хозяйку, чтобы нас с сыном переселили в отдельную комнату при первой же возможности. К счастью, такая возможность нашлась. Это сейчас я понимаю, что постоянный, неусыпный контроль за ребенком есть жесточайшее подавление. Подавление его воли, желаний, поступков, самостоятельности. Такой сверхконтроль и сверхзабота душат, не позволяют ребенку развиваться, быть собой, набивать шишки, приобретать собственный жизненный опыт. Естественно, что сын Вики изо всех сил противился этому подавлению.
