Развивающиеся отношения невозможны без конфликтов. Притирка людей друг к другу тоже. Я не говорю о ситуациях, когда люди приняли решение расстаться. Тогда цель другая – разойтись. Но и в этом случае важно отношения прояснить. Одна девочка-подросток рассказывала мне, как ей тяжело оттого, что парень просто бросил ее, ничего не объяснив. На звонки не отвечает. Ситуация висела в воздухе и мучила ее. «Что ему не понравилось? Что я сделала не так? Лучше бы сказал правду в глаза», – печалилась девушка.
Можно долго терпеть то, что тебя не устраивает, боясь выразить свою точку зрения и свои чувства, а потом болеть или страдать от депрессии. Недаром народная мудрость гласит: «В болоте тихо, да жить там лихо». Нужно ли это нам? Наша ли это цель? Часто конфликт, как мы уже упоминали, застревает на стадии конфронтации: покричали друг на друга, наговорили гадостей и расстроенные разбежались в разные стороны дуться. Или родители наказывают ребенка, ставят в угол за непослушание. А ведь эмоционально окрашенная конфронтация – это только начало выяснения отношений! Теперь, когда чувства не так мешают, уже можно начать слушать друг друга, вступать в диалог, о чем-то договариваться. Голова вновь начинает работать. И надо двигаться дальше – к сотрудничеству. Чего мы действительно хотим друг от друга? Что мы можем сделать, чтобы подобный конфликт не повторился? «Всякая ссора красна мировою», как говорится. Но не все так просто…
2. Уклонение (ну очень непродуктивный стиль поведения детей и родителей в конфликте). В случае уклонения одна из сторон не хочет ничего выяснять. И это, как правило, родители: «Я на тебя рассердилась, иди встань в угол и подумай о своем поведении. Когда поймешь, на что я обиделась, придешь и попросишь прощения». Так было не только в моей семье. Прямо какая-то игра в разведчиков. Вот где ужас-то! И ничего мама или папа объяснять не хотят, ничего слушать – тоже. Ни о каких равноправных отношениях здесь нет и речи. Ребенок заведомо не прав. А почему, собственно? Что чувствует ребенок в подобной ситуации? Недоумение, страх, горечь, несправедливость, гнев, вину. Конечно, можно поплакать от обиды, но ведь и это небезопасно – посмеяться могут: «Ишь, расхныкался, как девчонка. Сопли подбери!»
Ребенку иногда даже не говорят, что же послужило причиной маминого или папиного неудовольствия. Поди догадайся! И послушное дитя через какое-то время выходит из угла и говорит дежурную фразу: «Мамочка, прости меня, пожалуйста, я больше так не буду!» Мама, которая за это время успела поостыть, принимает извинение, благосклонно прощает, и конфликт якобы исчерпан. Но так ли это? Конфликтная ситуация осталась неразрешенной, загнанной внутрь. Где здесь открытое выяснение отношений? Где возможность для ребенка высказаться? Это один из типичных примеров, когда родитель с позиции сильного отказывается говорить прямо, отказывается послушать ребенка: «Я прав, потому что взрослый. И это не обсуждается». Можно еще демонстративно хлопнуть дверью так, чтобы посыпалась штукатурка, со словами: «И слышать ничего не хочу!» И уйти гордо. А по сути – сбежать с поля боя. Ибо недаром сложный путь выстраивания отношений через неизбежные столкновения называют «Путь воина». Давайте попробуем быть воином, а не трусом!
А вот другой, самый противный для меня способ поведения взрослого, уклоняющегося от выяснения отношений напрямую. Это бойкот. Похож на предыдущий, но с добавлением игнорирования. «Я на тебя рассердилась, не скажу на что, но ты плохая девочка (или плохой мальчик), и я с тобой не буду разговаривать!» – такова бессловесная поза мамы или папы. Ужас, кошмар! Что может быть страшнее для ребенка, чем гнетущая атмосфера игнорирования? Ребенок при этом чувствует себя не только виноватым, но и изолированным от самого дорогого и любимого на свете существа. Как бы отрезанным от него. «А любит ли меня теперь мама?» – мелькает в голове тревожно. Такая неприступная, казнящая холодность просто убивает ребенка, является для него пыткой. Для меня в детстве это было невыносимо! Бойкот был самым страшным наказанием. Поссорились, покричали, поплакали, поговорили, попросили друг у друга прощения, помирились, обнялись и живем дальше счастливо! Вот что было нужно, но только не эта злая и беспощадная игра в полное презрения безразличие. Только не это… И еще. Конфликт надо разрешать напрямую с тем человеком, с которым он произошел, не втягивая в него других людей. Не прибегая, так сказать, к третьей партии в конфликте.
Третья партия – это, как правило, другие люди, которых вы перетягиваете при конфликте на свою сторону. В таком случае конфликт разрастается и погасить его бывает чрезвычайно трудно. Это тоже одна из разновидностей уклонения – прибегать к третьей партии, когда напрямую говорить ничего не хочу. Если папа с мамой поссорились и не разговаривают, то нечестно в конфликт втягивать своего ребенка: «Пойди и скажи маме, что я ужинать не буду. Приду поздно», – говорит, например, рассерженный отец, звоня по телефону сыну. В этом случае неприятную роль третьей партии играет сын. А хочет ли он играть эту роль? Его просто используют, и он это чувствует.
«Когда папа приходил домой пьяный, мы с мамой по тому, как поворачивался ключ в замке, чувствовали это. И знали, что скандала не избежать. Папа и ударить маму мог. Иногда мама ставила меня, девочку, перед собой, заслоняясь как щитом от разъяренного отца. Она знала, что меня-то он не ударит, он меня очень любил. Как мне было страшно – не передать! До сих пор трудно простить это маме», – рассказывает одна из участниц группы для родителей. Вы, наверное, уже поняли, что ребенок в этом случае использовался мамой в качестве третьей партии.
Как часто, когда у учителя конфликт с учеником и учитель напрямую не хочет или не умеет выяснять отношения непосредственно с учеником, в качестве третьей партии привлекают родителей. «Ваш сын безобразно ведет себя на моих уроках. Это возмутительно! Примите срочные меры!» – выговаривают родителям. Понятно, что у педагога давно уже накопилась злость, и он пользуется случаем ее выплеснуть. И выплескивает на родителей, то есть родители используются учителем в качестве громоотвода для разрядки чувств, в качестве «третьей партии». Но если у конкретного учителя существуют именно такие, конфликтные личные отношения с конкретным ребенком, то должны ли родители отвечать за эти отношения? Нет! Это ответственность самого учителя и самого ребенка. Родители отвечают совершенно за другое. За то, чтобы свои собственные отношения с ребенком сделать вежливыми и добрыми, тактичными и любящими. Чтобы их ребенок получал в семье достаточно внимания и поддержки. И тогда высока вероятность того, что и с учителем сын будет вести себя корректно.
Если мы осознаем, что кто-то нас пытается использовать в качестве третьей партии, мы можем этому противостоять. Родители в этом случае могут сочувствовать учителю, но при этом попросить его высказаться в уважительной манере. А дома поговорить с сыном о причине конфликта, но не впадать в тяжелое чувство вины, не брать на себя ответственность за эти отношения. «Нам неприятен этот инцидент, но это твои отношения, сынок! Разбирайся сам. Больше из-за твоего плохого поведения на уроках мы в школу не пойдем», – можно сказать сыну.
«Моя мама, например, когда мы с ней ссорились, в качестве третьей партии в конфликте использовала радио, телевидение или книги. Это были постоянные ссылки на авторитеты. Она не говорила: “Я думаю так-то…", но “По радио сказали… Там же умные люди выступают. Надо к ним прислушиваться". Ну и куда мне было деваться от авторитетного мнения каких-то незнакомых, но уважаемых мамой дяденек и тетенек? Уважаемых только потому, что по радио и телевизору выступают или книжки пишут. Аргумент для меня в то время, когда я была ребенком, был сильный. Я сдавалась внешне, не соглашаясь внутри. Если бы тогда мама говорила от своего лица: “Я думаю…", то шанс отстоять свою точку зрения у меня все же был бы. А так… Привело это к тому, что со взрослыми в детстве, а позже – с теми, кто старше меня, никогда не выясняла отношения. И своему мнению доверять разучилась, потому что оно так долго было не важно для взрослых. С годами выработалась привычка постоянно кого-то цитировать», – с грустью вспоминает одна из участниц группы.
