Коронация Александра III. Художник Г. Беккер.
В Петропавловском соборе пока еще оставался непогребенным Александр II. Назначенные дежурными у тела покойного императора порой вовсе не являлись. Особенно часто это происходило по ночам. «А при жизни его эти не являющиеся теперь считали бы для себя величайшим счастьем побыть вблизи его хотя бы десятую часть времени, назначенного для дежурства; многие из них готовы были бы скакать для этого на край света». Примерно в те же дни жена К. П. Победоносцева была на месте убийства Александра II. Домой она вернулась в слезах. Там беспрестанно служились панихиды. Плачущий народ не покидал набережной Екатерининского канала.
В городе не прекращались аресты. Государю стоило волноваться за свою жизнь, ожидая своего возможного убийцу из-за каждого угла. 11 марта К. П. Победоносцев, опасаясь за жизнь Александра III, давал такие рекомендации императору. Собираясь ко сну, царь должен был закрывать за собой все двери, причем не только в спальне, но и во всех прилегающих комнатах, вплоть до входной. Особо доверенный человек должен был специально следить за замками, чтобы внутренние задвижки у створчатых дверей были на месте. Каждый вечер надо было проверять, целы ли проводники замков. Ведь их можно подрезать. Наконец, каждый вечер надо заглядывать под стулья и под кровать: все ли там в порядке? Победоносцев настоятельно советовал, чтобы кто-нибудь из адъютантов императора ночевал вблизи от царя. Гатчина, где император жил с конца марта, стала напоминать тюрьму. Парк был оцеплен несколькими рядами часовых. Всюду были конные разъезды, секретные агенты. Никто не пропускался во дворец без особого билета с фотографией на обороте. Сам же император жил в уединении. Принимал посетителей лишь в среду и пятницу.
И в Петербурге вокруг дворцов прорывались рвы. Запрещалось ходить в непосредственной близости от царских резиденций. В окружении Александра III задавались вопросом, можно ли дальше жить в столице. Ответ часто давался отрицательный. Московские же славянофилы настойчиво призывали императора: «Пора домой», то есть в первопрестольную. По словам П. А. Валуева, «нигде настоящего правительства не видно и ни в чем направляющая и объединяющая правительственная идея не обнаруживается. Быстро катится шар по наклонной плоскости и натрескивается».
Общество же было наэлектризовано и остро реагировало на все происходившее. 29 марта был уже вынесен приговор народовольцам. Все шестеро обвиняемых были приговорены к повешению. В публике с возмущением говорили о выходке молодого философа В. С. Соловьёва, призвавшего в своей лекции помиловать цареубийц. Студенты в своем большинстве ему аплодировали. Однако были и те, кто желал расправиться со столь смелым философом. В любом случае Александр III не собирался следовать его совету.
3 апреля, в девятом часу утра, «по Литейному и Загородному тянутся две телеги. Впереди и сзади войска. Бьют барабаны. Следом – несметная толпа. На телегах привязанные спинами к лошадям сидят “цареубийцы”. Так написано мелом на досках, повешенных на груди каждого». Это были четыре мужчины, одна женщина (казнь Геси Гельфман была отложена ввиду ее беременности). «Семеновский плац. Виселица. Море голов. Веселое посвистывание снующих у Царскосельского вокзала паровозов». Осужденным завязывают руки за спиной, надевают черные мешки на голову. Дважды грузный Михайлов срывался с петли и с грохотом падал на помост. Пригодилась свободная веревка, предназначенная для Гельфман. Долго пришлось возиться с Рысаковым, который до последнего ждал помилования…
В начале апреля Лорис-Меликов чувствовал всю зыбкость своего положения. Он верил в свою силу, но ощущал все увеличивающуюся политическую мощь Победоносцева. «Беда в том, – говорил он, – что при чрезвычайной трудности нашего положения мы совещаемся в одно и то же время и с papa, и с maman (он разумел, очевидно, государя, себя и Победоносцева) и поневоле слушаемся то того, то другого».
М. Т. Лорис-Меликов не сидел сложа руки. 12 апреля он подал императору всеподданнейший доклад, в котором излагалась целая программа реформ. Министр внутренних дел предлагал меры по повышению эффективности полиции, реорганизации местной администрации, расширению полномочий органов местного самоуправления, обеспечению режима гласности для периодической печати, преобразованию податной и паспортной систем. Во имя решения этих задач следовало обеспечить единство правительственных учреждений и привлечь представителей общественности к разработке государственных решений.
У Победоносцева была другая программа. Следовало прекратить сходки в университете, которые организовали худшие студенты и худшие профессора. Надо было упразднить «говорильню», где это было возможно. А главное: «хорошие люди есть всюду; одно требуется: чтоб они почувствовали, что их поддерживает крепкая власть и твердая мысль: тогда все они ободрятся, а дурные элементы ослабеют».
К 21 апреля Лорис и его «партия» готовили наступление. Их раздражали частые визиты Победоносцева к царю, постоянные записки, которыми обер-прокурор «забрасывал» государя. Чтобы это поскорее прекратить, следовало изменить порядок утверждения Высочайших решений. На рассмотрение императора можно было выносить лишь те проекты, которые получили одобрение большинства министров. Фактически речь шла о создании объединенного правительства. Изначально император отнесся к этой мысли вполне сочувственно и предложил создать для обсуждения этого вопроса особую комиссию. Первым на ее заседании выступил Победоносцев. Он говорил в привычном для себя «плаксивом тоне», жаловался на тотальную страсть к наживе, отсутствие элементарной дисциплины среди населения, повальное пьянство. Почти все присутствующие дружно оппонировали Победоносцеву, настаивая на необходимости единства управления. Среди выступавших был и Д. А. Милютин. Он доказывал, что важно довести реформы до конца. «В каком же это направлении? – спросил император. – Уж не имеете ли Вы в виду увенчание здания конституцией? Я никогда не слыхал, чтобы отец мой, приступая к реформам, задавался такой мыслью».
Победоносцев не возражал против мнения большинства коллег, а император принял решение, что проекты, выносимые на рассмотрение императора, должны были первоначально изучаться на частном совещании министров (внутренних дел, финансов, военного, юстиции, народного просвещения, государственных имуществ, обер-прокурора Святейшего Синода, а в некоторых случаях и других руководителей ведомств).
Заседание закончилось через два с половиной часа. За это время настроение многих министров существенно изменилось. Д. А. Милютин был счастлив. И даже прослезился. Люди из круга Лорис-Меликова чувствовали себя триумфаторами. Они были уверены, что Победоносцев окончательно раздавлен. Поведение обер-прокурора Святейшего Синода только лишь это подчеркивало. Возвращаясь из Гатчины, Победоносцев подошел к Лорису, пожал ему руку, заявил, что жалеет о недоразумении, произошедшем 8 марта. Тогда он не боролся лично с ним, а просто высказывал свою точку зрения. Как сам писал обер-прокурор Святейшего Синода царю: «Обратное наше путешествие в вагоне было образцом непринужденного друг с другом обхождения, тогда как ехавши в Гатчину мы сидели по углам с угрюмым видом».
