8 апреля 1986 года М. С. Горбачёв прилетел в Тольятти и впервые внятно произнес слово «перестройка». Слово подхватил партийный агитпроп на всех уровнях, и оно стало лозунгом начавшейся новой эпохи в СССР.
Горбачёв действовал по традиционной советской схеме: руководитель страны критикует действующий механизм – выдвигает рецепты его улучшения – принимает решение – и… ждет «восторга» по поводу эффективности.
Еще царило очарование молодым руководителем, хотя опытные «царедворцы» уже подозревали: генсек не знает, что нужно делать. В июне 1985 года у Горбачёва не было сомнений в том, что составляет главное направление перестройки. Год спустя, во время поездки по Сибири, он признал: ни в Госплане, ни в правительстве, ни в Политбюро готовых рецептов того, как обеспечить ускорение, нет. Год спустя выяснилось, что первые три года ушли «на разработку концепции перестройки». Ускорение – этот лозунг был связан с обещаниями резко поднять уровень развития промышленности и благосостояния народа за короткие сроки. На деле кампания привела к ускоренному выбыванию производственных мощностей, хотя и способствовала началу кооперативного движения.
Ф. Миттеран, М. С. Горбачёв, Р. М. Горбачёва, Д. Миттеран. Париж, 2 октября 1985 г.
Не имея ясного представления о том, как повысить эффективность советской модели, Горбачёв решил задействовать богатейший арсенал испытанных средств, которыми пользовались предшественники. Чтобы поднять энтузиазм трудящихся, Горбачёв вспомнил о стахановском движении, изобретенном в 1935 году. Для борьбы с низким качеством советской продукции испробован метод, применявшийся в военной промышленности: ужесточен контроль качества производимых товаров. Антиалкогольная кампания в СССР привела к закрытию винодельческих заводов. Оборудование заводов растаскивалось. Вырублено 300 тысяч гектаров виноградников. На 45 % повысились цены на алкогольные напитки, сокращено производство алкоголя, появились карточки на сахар. Спиртные напитки стали выдаваться по талонам. Огромные массы взрослого населения отправились стоять в очередях. Телевидение и агитаторы усиленно навязывали свадьбы с чаепитием. Общественный контроль представлял собою фарс и вызывал раздражение. На фоне этих остро заметных бытовых трудностей мимо внимания общества прошло увеличение продолжительности жизни населения, снижение уровня преступлений, совершенных на почве алкоголизма. Женщины чувствовали плюсы от сухого закона, при встрече с Горбачёвым так и кричали ему: «Не поддавайтесь на уговоры отменить сухой закон! Наши мужья хоть увидели своих детей трезвыми глазами!» На этот период пришелся и небывалый всплеск рождаемости.
Генеральный секретарь ЦК КПСС Михаил Горбачёв с супругой готовятся к отлету в Москву после завершения официального визита во Францию. 1985 г.
Писатель, публицист Ж. Б. Мин– дубаев писал: «Не появись у М. Горбачёва и “второго лица в партии” Е. Лигачёва мысли о том, что с пьянкой в России можно покончить административно-приказными методами, служил бы себе Геннадий Колбин в солнечной Грузии и не знал, не ведал никакого Ульяновска…Привез “первого” на родину Ильича сам Е. Лигачёв. “Актив” области с легкой внутренней дрожью ждал тронной речи. Геннадий Колбин встал, внимательно оглядел зал и выдал:
– Я не один год работал в краю сплошных виноградников – не спился. Надеюсь, выдержу и здесь…
Зал съежился, замер. Лигачёв отбыл, бурное отрезвление “пьющей” области началось… Рассказывали, что услужливый и всему городу известный “финхоз Б. Ф.” в первый вечер накрыл для нового роскошный стол: коньячок, икра, балык… Само собой подразумевалось, в счет партийно-представительских расходов. Но изумлению не было предела, когда господин Колбин, выпив рюмочку и немного пожевав, полез за бумажником со словами:
– Для знакомства сойдет, но впредь прошу меня так не встречать… Зарплата у меня не царская, а за чужой счет не употребляю…
Удар был снайперский, это моментально разнеслось по области. И отныне, кроме стакана чая или кофе, “первому” ни в какой глубинке не предлагали…» Горбачёв и сам в 1995 году в книге «Жизнь и реформы» одну главу назвал «Антиалкогольная кампания: благородный замысел, плачевный итог». Но стрелки ответственности за провал он перевел на секретаря ЦК Егора Лигачёва и председателя Комитета партийного контроля Михаила Соломенцева. Якобы именно они «довели все до абсурда».
Ставилась задача в короткий срок существенно увеличить производство продовольствия, повысить душевое потребление. Импорт зерна увеличен с 27,8 млн т в 1980 году до 44,2 млн т в 1985 году. Но корабли с прибывающим зерном месяцами простаивали в портах, за что выплачивались огромные штрафы. Железная дорога не успевала перевозить такие объемы грузов, зерно портилось, и значительная часть его не использована даже на корм скоту. Это зерно перегоняли на спирт. Положение дел в сельском хозяйстве продолжало ухудшаться.
Вскоре оказалось, что и строгая «государственная приемка» ведет к резкому сокращению производства. В 1989 году брак в машиностроении составил седьмую часть продукции.
15 мая 1986 года началась кампания борьбы с нетрудовыми доходами. На местах начали борьбу против репетиторов, продавцов цветов, шоферов, подвозивших пассажиров, и продавцов домашнего хлеба в Средней Азии. Кампанию свернули и забыли по причине последующих событий.
Демократизация и гласность создали совершенно новую идеологическую обстановку. Перестройка ослабила цензуру: положила конец «запретным» темам, касающимся как современной жизни, так и истории. Подлинным откровением для общественности стали книги, десятилетиями лежавшие в «спецхранах». Среди них «Дети Арбата» Анатолия Рыбакова, «Белые одежды» Владимира Дудинцева, «Зубр» Даниила Гранина, «Новое назначение» Александра Бека, «Ночевала тучка золотая» Анатолия Приставкина, книги авторов русского зарубежья.
Ошеломляющее впечатление произвел фильм Тенгиза Абуладзе «Покаяние». Появились новые, яркие и острые спектакли. Ученые получили доступ к ранее запретным произведениям Бухарина и Троцкого, экономистов Кондратьева и Чаянова, философов Соловьева и Бердяева, нетрадиционных историков. Началось переосмысление исторических событий, переоценка личностей публицистами, писателями и деятелями искусства. Процесс носил творческий характер, но не обходился без субъективных увлечений, односторонности, перехлестов, а порой одна полуправда подменялась другой.
В июле 1989 года Горбачёв говорил: «Мы не можем откладывать решение назревших кадровых вопросов… Нам надо пополнить кадровый корпус творческими силами». Гнетущее чувство вызывали престарелые руководители, обстановка славословия, щедрые раздачи орденов и самонаграждения. Геронтократия цепко держалась за свои кресла. Тихонов, Кириленко, Гришин – личности посредственные, выдающиеся лишь умением лавировать, поддерживать себе подобных и получать у них поддержку. Суслов, Устинов, Громыко – «мастера» «стабильности руководства» – выстраивали барьеры от вмешательства в подчиненные им «вотчины». Всесильные республиканские и областные партийные бонзы черпали силу из близости и верноподданического служения генсеку. Имевшая давние исторические корни психология почитания вождей не была искоренена в результате критики культа личности Сталина. Да, пожалуй, подобная цель и не преследовалась.
