Реабилитацией политических заключенных занималась Центральная комиссия во главе с Генеральным прокурором СССР и аналогичные комиссии на местах (так называемые прокурорские комиссии). Комиссии работают два года – изучают документы, кого-то амнистируют, кому-то сокращают срок наказания. Они рассмотрели 237 тысяч дел осужденных за политические преступления. В результате почти половине из них было отказано в пересмотре дела, при этом полную реабилитацию получили всего 4 процента заключенных, попавших в поле зрения комиссий.
Хрущёв внимательно следил за ходом процесса. Когда он получил справку об итогах их работы, то пришел в мрачное расположение духа. Его не устраивали ни результаты, ни темпы рассмотрения дел. По инициативе Хрущёва в январе 1956 г., т. е. незадолго до XX съезда КПСС, были созданы новые комиссии – их называли партийными. Формально они подчиняются Президиуму Верховного Совета, но во главе их стоит партийный секретарь, в них работают партийные и советские чиновники. И работают эти комиссии в отличие от прокурорских не с бумагами, а с живыми людьми, т. е. непосредственно в лагерях. В течение шести месяцев они успевают рассмотреть 176 тысяч дел, из них более половины это были дела политических заключенных. Большинство из них получили тогда свободу. В этом смысле партийные комиссии работали и быстрее, и смелее прокурорских. Но что касается реабилитации, то здесь результат был тот же – полностью реабилитированными оказались снова не более 4 процентов заключенных.
Комиссии по реабилитации занимались решением участи живых, одновременно с этим другая комиссия занималась изучением материалов о жертвах террора 1930-х годов. Работой этой комиссии, созданной специальным постановлением Президиума ЦК КПСС 31 декабря 1955 г., руководил секретарь ЦК Петр Поспелов. Ему было поручено на основе секретных источников представить данные о репрессиях против делегатов XVII съезда партии. На самом деле итоговый документ, который комиссия представила 8 февраля 1956 года, по своему содержанию выходил за первоначально обозначенные рамки. Фактически это был первый документ, где в обобщенном виде приводились данные о масштабах сталинского террора. Именно этот материал лег в основу знаменитого доклада Хрущёва «О культе личности и его последствиях» 25 февраля 1956 года.
Так развивались события, пока не подошли к кульминационной точке – XX съезду партии. Но у Хрущёва был еще и свой, личный путь – от Сталина к не-Сталину. Он не свергал своего кумира, а пытался для себя отделить Сталина от сталинизма. И отделить самого себя от Сталина. Второе у него получалось лучше. Полемика со Сталиным стала частью нового имиджа Хрущёва как политика, как лидера. Он начал с того, что стал вести себя от противного. Сталин весьма редко публично выступал – Хрущёв делал это регулярно, даже с избытком. Сталин держал дистанцию с народом – Хрущёв с удовольствием ходил в народ. Сталин почти никогда не покидал пределов страны – Хрущёв активно и с удовольствием путешествовал. Даже в одежде Хрущёв сменил сталинский военизированный стиль на гражданский костюм. Хрущёв, как и Сталин, опирался на традиционный для массового сознания патриархальный архетип восприятия власти. Однако и здесь он не копировал образ вождя, а создавал более открытый имидж отца: товарищ Хрущёв постепенно превращался в дорогого Никиту Сергеевича.
Один из первых биографов Хрущёва корреспондент «Обсервер» Эдвард Крэнкшоу, характеризуя политический стиль Сталина и Хрущёва, сравнивал первого с паровым катком, а второго – с танцором на канате. После антисталинского доклада на ХХ съезде партии к образу Хрущёва добавится еще один важный штрих: он станет человеком, «одолевшим Сталина».
Двадцатый съезд открылся 14 февраля 1956 года. Поначалу все шло обычным распорядком. Делегаты съезда и иностранные гости пришли в Большой Кремлевский дворец на первое заседание съезда. Журналисты заметили, что во время первого появления советских руководителей в зале Хрущёв все время находился впереди остальных, явно демонстрируя свои лидерские позиции. Не ускользнуло от наблюдательных глаз еще одно обстоятельство: в зале не было привычных по такому случаю портретов Сталина.
Хрущёв и Ворошилов в пионерском лагере «Артек». 1956 г.
У съезда была большая программа, рассчитанная на одиннадцать дней. Сначала отчетный доклад Хрущёва о внешней и внутренней политике, потом доклад Булганина о планах на шестую пятилетку. Хрущёв говорил долго и довольно бесцветно. Однако делегаты съезда и иностранные журналисты отметили несколько новых моментов в его речи. Хрущёв говорил о том, что страны социализма и капитализма могут жить в мире, что войны в современную эпоху не являются неизбежными. О том, что переход к социализму возможен ненасильственным путем и что советская модель не является обязательной для всех. Это был знак миру. Сигнал, что Советский Cоюз готов к диалогу. И готов меняться сам.
Все это звучало ново, свежо. Даже обнадеживающе. Но не сенсационно. Упомянул Хрущёв и о культе личности, но как-то невнятно, безадресно, так что пассаж этот прошел незамеченным.
Оживление в рутинную работу съезда внес Анастас Микоян. Он первым нарушил обет молчания вокруг имени Сталина. Правда, Микоян ни разу не назвал Сталина напрямую, но его критические выпады ни у кого не оставили сомнений, о ком, собственно, идет речь.
«Своей речью Микоян положил начало процессу ревизии», «миф о Сталине теперь уже не является чем-то священным», – так отреагировала на выступление Микояна западная пресса.
На самом деле возмутитель спокойствия Микоян не был нарушителем партийной этики. Его антисталинская речь стала своего рода пробным камнем. Еще накануне съезда, 13 февраля, Президиум ЦК после долгих и острых дебатов принял решение сделать на съезде еще один, незапланированный ранее доклад. Секретный, на закрытом заседании. «Надо сказать правду о Сталине», – так сформулировал задачу доклада Хрущёв. Ему и предстояло выступить с этой разоблачительной речью.
Когда в Кремле принималось решение о секретном докладе, его еще не существовало. Был только материал комиссии Поспелова. Ему и поручили доработать текст, чтобы из него сделать доклад. С докладом ознакомился Хрущёв, остался недоволен и начал диктовать. Так «материал Поспелова» стал превращаться в «секретный доклад Хрущёва». Съезд шел своим чередом, а за его кулисами в спешном порядке готовилась главная информационная бомба.
24 февраля ХХ съезд завершил свою работу. И только после того, как были проведены выборы руководящих партийных органов на новый срок – факт сам по себе не случайный, – делегаты узнали, что им предстоит задержаться еще на один день. Заседание 25 февраля предназначалось только для своих, иностранные и прочие гости на него не приглашались.
Хрущёв говорил четыре часа. О репрессиях и пытках. О том, как выселялись целые народы. О провалах начального этапа войны. О бедственном положении сельского хозяйства. И за всем этим стоял Сталин, его персональная ответственность. Отметил Хрущёв и заслуги вождя, по-простому разделив его правление на хороший и плохой периоды. О многом он, конечно, умолчал. Но и сказанного оказалось достаточно, чтобы погрузить зал в шоковое состояние.
