6 мая 1987 г. в Москве состоялся первый массовый митинг на Манежной площади. Его устроило историко-патриотическое объединение «Память» под лозунгами «Долой саботажников перестройки!». Демонстранты потребовали встречи с Горбачёвым или Ельциным. Ельцин встретился с демонстрантами и предложил продолжить разговор в здании Моссовета.
Митинг в поддержку Ельцина. Свердловск, 1987 г.
Общество «Память» было незарегистрированной общественной организацией, провозглашавшей защиту русских культурных ценностей, охрану памятников. Среди ее сторонников были как люди, заинтересованные в охране исторического наследия, так и националисты, антикоммунизм которых плавно переходил в антисемитизм.
Ельцин выслушивал и спорил с демонстрантами. Он соглашался, что необходимо бережно относиться к русскому языку, к русской истории, охранять памятники старины. Он высказал свое понимание тревоги по поводу фактического уничтожения Поклонной горы в связи со строительством там памятника Победы.
После встречи возник вопрос – где и как проводить митинги.
История с демонстрацией «Памяти» получила продолжение. 6 августа 1987 г. на заседании Политбюро Ельцин предложил обсудить вопрос о порядке проведения в Москве митингов и демонстраций. Горбачёв согласился: «право на проведение демонстраций и правила обеспечения порядка их проведения» нужно определить на уровне местных Советов. После этого Моссовет с подачи московского горкома партии утвердил правила проведения митингов.
Московская инициатива вызвала крайнее недовольство в Кремле. 10 сентября 1987 г. Е. К. Лигачёв, который вел в отсутствие отдыхавшего в Крыму Горбачёва заседание Политбюро, устроил разнос Ельцину. Вина Ельцина, с точки зрения членов Политбюро, была очевидной: в обход Политбюро он посягнул на создание нормы для всего СССР, так как Москва, конечно, создавала прецедент.
Для Ельцина такая позиция Политбюро была не чем иным, как предательством. Он сделал то, о чем его просил Горбачёв, и за это же его, московского секретаря, отчитали в оскорбительной форме на Политбюро.
Через день, 12 сентября, Ельцин обратился к генсеку, отдыхавшему на юге, с письмом, в котором заявил о своем желании уйти в отставку с партийных постов. В истории КПСС это был, вероятно, первый и единственный случай, когда партийный руководитель такого ранга, находясь в работоспособном состоянии, добровольно отказывался от поста. Его письмо – это своего рода манифест, где личные переживания оказались перемешанными с оценками ситуации в руководстве партии и страны. Ельцин писал:
«…Угнетает меня лично позиция некоторых товарищей из состава Политбюро ЦК. Они умные, поэтому быстро и “перестроились”. Но неужели им можно до конца верить? Они удобны и, прошу извинить, Михаил Сергеевич, но мне кажется, они становятся удобными и Вам… Я неудобен и понимаю это… Прошу освободить меня от должности первого секретаря МГК КПСС и обязанностей кандидата в члены Политбюро ЦК КПСС. Прошу считать это официальным заявлением. Думаю, у меня не будет необходимости обращаться непосредственно к пленуму ЦК КПСС.
С уважением Б. Ельцин.
12 сентября 1987 г.».
Ельцин, конечно, понимал, что «сжигал мосты» к своей партийной карьере. В свои 56 лет он попадал в полосу неопределенности – из партийного аппарата он вылетал наверняка, это не только его личные проблемы на будущее, но и проблемы для родных и близких, находившихся под крылом его высокого номенклатурного статуса. Он рассчитывал на отставку «по-тихому». В скандале он не был заинтересован, так как это ухудшало его положение в будущем.
Горбачёв ответил Ельцину, что лучше вернуться к обсуждению его письма после того, как пройдет юбилейный Пленум ЦК КПСС, посвященный 70-летию Октябрьской революции, и не требовать раньше отставки. Ельцин согласился.
Казалось, что договоренность с Горбачёвым достигнута. Ельцин продолжил свою работу первого секретаря Московского горкома партии. Осенью 1987 г. в Москве впервые отпраздновали День города.
В Политбюро шла подготовка к юбилею революции. Предполагалось, что главным событием на Пленуме, специально посвященном этому событию, станет доклад Горбачёва с новыми оценками истории партии, политической реабилитацией Бухарина, Зиновьева, Троцкого. Но, как выяснилось вскоре, к Пленуму готовились и другие эффектные ходы.
21 октября 1987 г. открылся Пленум. Доклад Горбачёва, наверное, лучший в его политической карьере, состоялся.
Пленум шел к завершению. Прошел «оргвопрос» – от обязанностей члена Политбюро «по состоянию здоровья» был освобожден Г. А. Алиев, отставки которого уже давно добивался Горбачёв.
Лигачёв, председательствовавший на Пленуме, обратился к залу: «Есть ли вопросы?» И сам же ответил: «Нет».
Вопросов не было. Казалось, Пленум можно было заканчивать.
Но не тут-то было.
В ход Пленума вмешался Горбачёв: «Вот у Ельцина есть вопрос».
Лигачёв: «Давайте посоветуемся, будем ли открывать прения?»
Голоса из зала: «Нет».
Лигачёв: «Нет!»
Горбачёв: «У товарища Ельцина есть какое-то заявление».
Лигачёв заканчивал заседание. Это не входило в планы Горбачёва. Он настоял на выступлении Ельцина. Хотел ли Ельцин выступить на Пленуме?
Позволим высказать свое мнение – не хотел. Более того – он не был готов к выступлению, не собирался выступать. Горбачёв специально предупреждал Ельцина, что его заявление об отставке будет рассмотрено после Пленума. И именно поэтому Горбачёв вытолкнул Ельцина выступить, полагая, что ельцинский экспромт будет неудачным, а критика Ельцина – убедительной.
Лигачёв под давлением Горбачёва предоставил слово Ельцину.
Позже эти события будут мифологизированы, а участники событий будут рассказывать о них исходя из своих интересов. Зафиксируем то, что представляется более или менее доказуемым. Инициатива – вызвать Ельцина на трибуну – принадлежала Горбачёву. Хотел ли выступать сам Ельцин?
Ельцин не готовился к выступлению. У него не было текста.
Ельцина в полном смысле слова вытащили на трибуну. Выступление Ельцина в основном повторяло многое из того, что он в сентябре писал Горбачёву:
«…В последнее время обозначился определенный рост, я бы сказал, славословия от некоторых членов Политбюро, от некоторых постоянных членов Политбюро в адрес Генерального секретаря. Считаю, что как раз вот сейчас это просто недопустимо».
Ельцин завершил свое короткое, на 4–5 минут, выступление просьбой об отставке из кандидатов в члены Политбюро.
Выступление Ельцина, сумбурное, но от этого не менее сенсационное, шло вразрез с партийной традицией единомыслия и подчинения воле Генерального секретаря. Это политическое самоубийство. На этот результат, видимо, и рассчитывал Горбачёв, который хотел устроить оппоненту публичный разнос.
