Книга была замечена, и не только в революционных кругах. Либеральная профессура и гуманитарная интеллигенция как будто на нее не отреагировали, но в кругах близких к будущей партии конституционных демократов (либеральной интеллигенции) появились историки, задавшиеся целью «открыть» в недрах средневековой Руси феодальный строй. Молодой и очень талантливый историк-архивист Н. П. Павлов-Селивановский, ученик С. Соловьева, В. Ключевского и С. Платонова, используя метод сравнительно-исторического анализа, «открыл» в 1907–1910 гг. феодализм в Древней Руси, якобы тот же самый, что и феодализм Западной Европы. И хотя между русским и западноевропейским феодализмом была колоссальная разница, а итоги его развития были едва ли не противоположны, дореволюционное научное сообщество сразу же приняло выводы Павлова-Селивановского, тогда как работа Ленина была встречена в научных кругах молча. До ее официальной кодификации в СССР было не так далеко. А в наше время за такую добротную работу могли бы присудить высокую научную степень.
Вспоминая истоки
В 1895 г. Ленин впервые выехал за границу для установления связи с группой Плеханова. Иначе говоря, до 25-летнего возраста он ни разу не был за границей, не видел воочию ни одной передовой буржуазной страны, не наблюдал собственными глазами пороки и «язвы» капитализма. Только по редким марксистским книгам и экономическим исследованиям, по иностранным газетам знал, как живется тамошнему пролетариату и рантье, что собой представляет крупная и мелкая буржуазия, что такое парламентаризм, многопартийность, какую роль играют европейские интеллектуалы в культурной, политической и экономической жизни своих стран. Но, как мы видели, к этим, еще молодым годам, Ульянов уже декларировал ненависть к капиталистическому строю и буржуазии. Откуда эта ненависть? Русская революционная интеллигенция смолоду воспитывалась – кто в семьях, кто прогрессивными преподавателями и учителями, кто в студенческой среде, кто в подполье – в духе любви к народу и в ненависти к тем, кто его угнетал. При этом любовь часто была абстрактна – к народу «вообще», а ненависть же намного конкретней: к чиновнику, жандарму, к солдафону, мироеду, попу-обскуранту, т. е. к любому, кто олицетворял власть. Здесь хочу развеять одно устойчивое недоразумение.
Слово «интеллигент» – чисто русское понятие, его западноевропейский эквивалент – «интеллектуал». Их легко путают не только иностранцы, интересующиеся русской культурой, но и соотечественники. Интеллектуал – это человек, занятый умственной работой, интеллектуальным творчеством. Интеллигентом в России называли не столько человека образованного и умного, сколько человека душевного, отзывчивого, сострадательного. Интеллигентом мог быть человек даже не очень больших знаний или гениальных способностей (например: Платон Каратаев, герой романа Л. Толстого, – подлинный интеллигент, а эгоистичный, умный Каренин – только интеллектуал), но он всегда человек с высокой отзывчивостью на чужое горе и страдание, способный пожертвовать другому многое. В революцию шли, часто воображая себя интеллигентами, жертвующими здоровьем, самой жизнью, ради «счастья народного» вообще. Но эта психологическая установка нередко маскировала и другое, более глубокое и скрытое чувство ресентимента, т. е. чувство жгучей тайной ненависти и зависти к богатым, более успешным и благополучным, к господствующим. Именно они, эти люди ненависти, пополняли ряды радикальных революционеров, организаторов покушений, бомбистов, боевиков, т. е. самых отчаянных нигилистов, неосознанно несущих в себе гены тоталитаризма. Судя по тому, что нам сейчас известно, к этому крылу примыкал и старший брат, Александр Ульянов. Владимир же на первых порах вел и чувствовал себя как истинный, сострадающий народу интеллигент. Он скорее презирал архаичный царский режим и испытывал брезгливое чувство к хищнической буржуазии. Он не призывал на первых порах, подобно народникам, а затем социалистам-революционерам, швырять бомбы в «царских сатрапов». Страх перед той участью, которая постигла брата, Владимир испытывал всю жизнь, но, когда было надо, он умел собрать волю. Тогда же в его душе разгорелось и чувство мести, желание отплатить за его смерть. Но это чувство не следует преувеличивать, оно лишь послужило небольшой добавкой к тому, что он получил через воспитание и из собственных наблюдений «свинцовых мерзостей» русской жизни.
На первых порах Ленин довольствовался выводом, вытекавшим из теоретических положений Маркса, что исторически русский царизм и мировой капитализм обречены, а персональный или индивидуальный террор бесполезен. О том, что эксплуататорские классы должны исчезнуть путем насилия, он хорошо знал из ярких высказываний Маркса и трудов Энгельса на эту тему. Последний даже готовил труд под названием «Теория насилия», но написал только раздел «Роль насилия в истории». Маркс же на все времена выдал крылатую фразу: «Насилие является повивальной бабкой всякого старого общества, когда оно беременно новым». То, что насилие «повивальная бабка истории», знали не только марксисты. Все, кто хоть немного знаком с историей человечества, не поставят эту марксистскую формулу под сомнение. Вопрос только в том, кто выбирается в качестве объекта насилия: человек с какими-то особенностями, специфическая группа людей, конфессия, общественный класс, нация, раса? История человечества знает массу персонажей, которые указывали своим приверженцам на того, кого следовало бы уничтожить ради счастья остальных. Для Ленина, как для социал-демократа и марксиста, это был «класс», пока еще очень отвлеченное, абстрактное понятие: «весь класс эксплуататоров».
Ленин родился в провинции (в Симбирске), в благополучной семье инспектора народных училищ Ильи Николаевича Ульянова и Марии Александровны (урожденной Бланк). Старательный и очень трудолюбивый, Илья Николаевич получил за отличную службу звание потомственного дворянина. Значит, Владимир Ильич родился во дворянстве и носил это звание. История с национальными корнями их сына в советское время обросла слухами, домыслами и сенсациями. Хорошо помню, как в шестидесятых годах прошлого века распространялась молва о внезапно обнаруженных документах, раскрывающих еврейское происхождение матери Ленина. В наше время твердо установлено, что отец Ильи Николаевича был по национальности обрусевший чуваш, по матери, скорее всего, был русским или также чувашем. Мать Ленина по мужской линии была еврейкой, а по женской – шведкой с немецкой примесью. Знал ли Ленин о своих национальных корнях? Не мог не знать, как знали все его родственники, как знала родная сестра Анна Ильинична, от которой и были получены эти сведения, и которые, по велению Сталина, хранились за семью печатями. Важнее понять то, кем Владимир Ильич себя ощущал при таком смешении кровей и культур?
Из всего, что известно о Ленине, уверенно заявляю, что он чувствовал себя русским интернационалистом, т. е. европейцем, отрицавшим кровное родство с буржуазией и эксплуататорами любой национальности. И в этом он был не одинок – такова была общая установка для европейского социал-демократа любого оттенка. Поэтому в каждой европейской стране, включая, конечно, Россию, Ленин чувствовал себя достаточно комфортно. Но, в общем и целом, Ульянов родился и воспитывался в русской православной среде, прекрасно ораторствовал на русском языке (не считая легкой картавости), окончил с золотой медалью гимназию и, как многие провинциальные интеллигенты, запоем читал русскую народническую сострадательную литературу: Герцена, Огарева, Чернышевского, Белинского, Писарева, Некрасова, Салтыкова-Щедрина и др. Эта литература была обличительна в адрес власти и сострадательна по отношению к «униженным и угнетенным». Именно семейная интеллигентская традиция и воспитание на народнической литературе подготовили ту нередкую для истории России ситуацию, когда после смерти отца и казни старшего брата – за попытку покушения на жизнь царя Александра III, – вся семья, включая братьев, сестер и даже мать, в той или иной степени ушли в революцию. Мать, имея родственные связи в высших аристократических сферах, зная, чем занимаются ее дети, до конца жизни хлопотала за них, поддерживала морально и материально.
