– И что вы хотите?
Я чувствовал, как жалко звучит мой голос. И сам
казался себе мелким, жалким и подленьким, как персонаж гадкого фильма, когда
мелкое ничтожество, прижатое к стене, поступается остатками принципов и
начинает работать против своего шефа.
Козаровский бросил быстрый взгляд по сторонам.
– Это другой разговор, – сказал он негромко. – Ты
сейчас задал правильный вопрос.
Мне показалось, что я уже много раз слышал эти слова, как
его, так и свои. Наверное, потому, что мелкими ничтожествами заполнен мир под
завязку, видишь и слышишь только их, объявленных самыми правильными, а их
гаденькую мораль – общечеловеческими ценностями.
Козаровский оглядел меня с видом собственника, только что в
зубы не посмотрел и мускулы не пощупал, как на невольничьем рынке в Турции,
прошелся по ступеньке, резко и картинно повернулся на каблуках. Серые глаза
убийцы уставились в меня в упор.
– Не поверишь, – сказал он, – но моя главная
забота – безопасность шефа. Дело в том, что все мои сбережения… тоже
вложены в его дело. Растут доходы шефа – растут и мои. Так что я хочу,
чтобы неприятности шефа миновали…
Я обратился в слух. И хотя понятно, что этот гад
теперь подцепил меня на крючок и не отпустит, все мое существо взмолилось,
чтобы он не выдавал меня… нас, Конону, чтобы смолчал, я все сделаю, что он
возжелает, только бы не выдал нас…
– Я тоже… хочу, – прошептал я.
Он кивнул. Глаза его не оставляли мое лицо, следили за моими
лицевыми мускулами.
– Значит, – проговорил он медленно, – мы
договоримся. Я ничего не скажу о том, что я видел. А ты будешь мне
кое-что сообщать. О шефе… и так, вообще. Из того, что я не знаю… возможно.
Хотя, мне кажется, я знаю все, но… пусть это будет проверкой и для тебя. Это,
как ты понимаешь, не во вред шефу… Сам знаешь, он бывает слишком беспечен. Не
понял? Человек с таким весом и такими деньгами – лакомая добыча. Если он
вдруг умрет, то на бирже тут же изменится курс кое-каких акций. Я даже не
знаю, повысятся или упадут – я не финансист, но что изменится –
точно. А я, скажу честно, не хотел бы никаких изменений. Мне –
хорошо, понял?
Я тупо кивнул.
– Вроде бы…
– Так вот, я хочу заранее знать, куда шеф собирается, с кем
будет общаться. Понял? Чтобы незаметно для него… он гордый, сам знаешь, и
беспечный… чтобы незаметно организовать охрану. Если понадобится, конечно.
У нас четверо лбов скулят без работы! Все ищут, кому бы в морду дать.
Я кивнул, постарался как можно незаметнее выпустить из
груди воздух. Насчет четверых лбов он прав, пока эти боты стреляют в себе
подобных только на экранах мониторов. Ничего опасного Козаровский не требует. Это
в самом деле наша обязанность: защитить человека, который дает нам работу… да
не просто работу, а возможность заняться любимым делом. Ведь Козаровскому тоже
нравится то, что он делает. Он чувствует себя, наверное, Бэтменом или
Суперменом, что тайно охраняет мир и покой не только шефа, но и его семьи, его
приближенных, всего конгломерата его владений и интересов…
– Хорошо, – сказал я. – Но только, предупреждаю, я
знаю не так уж и много. Только то, что касается баймы. А шеф в нее не
влазит.
– Ничего, – ободрил он, – я просто хочу, чтобы и
этот крохотный уголок его жизни был для меня прозрачен. Только тогда я смогу
обеспечить полноценную охрану. Все понял?
– Понял, – сказал я торопливо. – Все понял…
У меня чуть не сорвалось с языка что-то угодливое, типа
«шеф», «босс» или «хозяин». Похоже, Козаровский все понял, но добивать или
топтать меня не стал, инстинктивно ощутил, что топтать можно подобного себе, а
такие вот, как я, могут пойти вразнос, и тогда гори все синим огнем…
Глава 14
Еще весной в «Князе Кие» разразилась война. Уже не между
полянами и древлянами, а между красными и белыми. Несколько сценариев мы отдали
под перипетии войны, наконец конница Махно с боями взяла Перекоп, захватила
Крым, а остатки белогвардейцев бежали на турецких кораблях. На Дальнем Востоке
из миссии в миссию «по долинам и по взгорьям шла дивизия вперед», японцы спешно
отступали. На этом закончилась Гражданская, начался период спешной
индустриализации. Весь мир говорил о мире, но торопливо готовился к войне, и
если наше княжество, теперь именуемое Советским Союзом, что разлеглось на
шестой части земного шара, не поторопится, то ему хана. Соседи сожрут, как
едва-едва не сожрали и сто лет тому, и пятьсот, и тысячу…
К началу лета наша разросшаяся байма включала три
тысячи апгрейдов, реальную карту мира на сегодняшний день и реальные страны.
Конон присматривался, удивлялся, что мы всобачили в байму
такие элементы, которые пока никто… Впрочем, вполне возможно, что сейчас
несколько фирм делают втихаря то же самое, что и мы, а объявят об этом только
ближе к завершению, когда уже никто обскакать не успеет. Тогда начнется
реклама, пойдут превью, скриншоты, трайлеры, хвастливые интервью разработчиков…
Я как-то намекнул, что хорошо бы учредить первую
международную… или хотя бы отечественную – премию за баймы. Костомар
предложил давать премии по классам, а то немногочисленные разработчики
turn-based никогда премий не дождутся, а Конон откликнулся довольно живо.
В смысле, пообещал выделять кругленькую сумму ежегодно, а все остальное
чтобы делали мы.
Горецкий написал письмо ведущим разработчикам. Первым
откликнулся Пажитнов, создатель бессмертного тетриса, вторым прислал согласие
участвовать в жюри один из лучших мировых игроков в Quake-3 Arena Johnathan
«Fatality» Wendel, победитель Frag 4 в составе clan Kapitol. Я помнил его
объяснения по стратегии игры и применения оружия на картах tourney2, tourney3,
tourney4, q3dm6, q3dm13, q3dm7, q3dm6 и q3dm17…
Чуть позже пришли ответы от суперзвезд мировой
баймоидустрии: Сида Мейера, Питера Мулинэ, Джона Кармака. Все поздравляли с
тем, что мы первыми додумались до учреждения премий и что теперь хорошо бы нам
удержать высокую планку.
Главное, все соглашались войти в жюри.
– Не перетрудятся, – сказала Нинель
саркастически. – Все мы знаем всех как облупленных! Они тем более знают.
Так что не придется копаться в горах нового мусора, как вон Горецкому пришлось,
когда сдуру согласился войти в жюри литконкурса.
– Лишь бы приехали, – сказал Аверьян и
облизнулся. – Да, это сумма даже для толстопузого Запада! Приедут. Надо
будет заказать какие-нибудь медали, призы, дипломы…
Я работал каторжно. С Вероникой встречались
урывками, я рассказал про Козаровского, мы поплакали вместе, чувствуя себя
одинокими и потерянными, как малые щенки, в этом жестоком мире.
Но отказаться от встреч уже не могу, уже наркоман. Веронике
еще хуже, ее мучает чувство вины, а я в горячечных грезах налетал на могучем
коне и всякий раз рубил Козаровского, рубил наискось, рубил пополам, рубил на
части, бросал в пропасть, палил в него из пулемета в упор, разрывал конями на
две половины, привязывал за ноги к наклоненным вершинам деревьев и отпускал…
