– Не уверен, – признался я. – Но если не лежит, то
она… попалась.
Сергей хихикнул:
– Илья Юрьевич, придется яйцеголовому повышать жалованье.
– Пока не проверю, – сказал Конон, – пока не
проверю…
Но обед закончил быстрее, чем обычно. Я не видел, как
он обедает обычно, но сейчас явно торопился.
Когда мы вдвоем заглянули в ее комнату, Светлана Васильевна
суетливо двигала мышкой, ругала, но не комп, а себя, ту себя, которая там ходит
бестолково и натыкается на мебель, застревает, не успевает в туалет, вот снова
уписалась, ревет…
Я подошел на цыпочках, сказал негромко:
– Все хорошо, все отлично! Вы все делаете восхитительно
правильно. Но только не мучайте там себя, доверяйте больше… Вы там внутри сами
накроете себе стол, сами сходите в туалет, помоете руки или примете душ. Только
не мешайте отсюда сверху, не загружайте другими заданиями. Мебель расставили
хорошо, со вкусом. У вас хороший вкус! Только оставьте здесь проход
пошире… Просто передвиньте стол. Ей и так хорошо, но, когда придет мужчина, они
могут застрять…
– А что, придет и мужчина?
– Если позовете, – объяснил я. – Знакомых будет
много… А телефон вы уже повесили на стенку. Хорошо повесили, близко к
ванной. И к кухне. Только еще один можно будет в гостиной…
– А не дорого? – спросила она тревожно. – Я,
знаете ли, только что устроилась на работу официанткой… Зарплату еще не
получала!
Конон вышел на цыпочках.
Глава 11
Светлана Васильевна то и дело останавливала игру, заново
переставляла мебель. Деньги она экономила отчаянно, умело. Похоже, ей в самом
деле пришлось испытать и крайнюю бедность, и работу в две смены, и придирки
хозяина, у которого они с Кононом снимали квартиру.
Наконец я тоже покинул ее, наговорив кучу комплиментов
умению так быстро схватывать принципы управления. В коридоре пусто, воздух
прохладный. Из окна виден зеленый, как бильярдное поле, двор, Козаровский
что-то втолковывает Антону, тот виновато разводил руками. Вот Козаровский
рявкнул, Антон вздрогнул и вытянулся в струнку, руки по швам. Черт, да тут еще
та команда…
Я попятился, а то еще и меня вот так по струнке,
спустился по лестнице. Справа по холлу, он же коридор, вроде бы голоса, я
добрался к двери, из-за которой не только голоса, но и запахи украинского
наваристого борща, жареного мяса, картошки.
Раскрасневшаяся Нюрка сидела на коленях Сергея. Тот
развалился в небрежной позе на широкой деревянной лавке с широкой спинкой, в
одной руке бутылка с пивом, другую небрежно забросил на дерево лавки. Я бы
попятился, но, кроме них, здесь же на кухне Антон и Гриць, один присосался к
горлышку бутылки, запрокидывая ее кверху донышком, другой раскачивается на
массивном табурете, пытается усидеть на двух ножках.
– Заходи, – пригласил Сергей великодушно. –
Говорят, Иисус умер за наши грехи. Так давайте его не разочаруем.
А Гриць бухнул:
– Добро пожаловать в клуб «Для тех, кому за $30».
Нюрка кивнула мне, нехотя слезла с Сергея, да то лишь
потому, что на двух сковородках угрожающе шипело, пришлось где полить маслом,
где перевернуть, где потыкать вилкой. Шипение медленно стихло. Нюрка для
верности накрыла крышкой.
– Девушка не шлюха, – объяснил мне Сергей. – Она
просто расслабилась. Пиво будешь? У Нюрки целый склад.
– Буду, – сказал я. – Хотя я от пива всегда тупею.
Но такая жара.
Нюрка оценивающе оглядела меня с головы до ног и обратно.
– Говорят, ты новый яйцеголовый?
– Меня зовут Андрий, – сказал я. – А ты и
есть Нюрка?
Она промурлыкала:
– Что в имени тебе моем, ты оцени груди объем… Что тебя еще
интересует, кроме компов?
Антон повторил заинтересованно:
– Что в вымени тебе моем… Класс!
Сергей вмешался:
– Нюрка, он человек самой банальной сексуальной ориентации.
Как и все мы здесь. Примитивы!.. Андрий, ты ей не поддавайся. Она любит
умников. Это для нее такое извращение. Мол, чем выше интеллект, тем ниже поцелуи.
– Нюрка у нас умница, – подтвердил и Гриць. –
Слона на скаку остановит.
Нюрка огрызнулась:
– То, что ты писаешь стоя, еще ничего не значит. Если бы у
моей собаки была такая же рожа, как у тебя, я бы гуляла с ней только ночью.
Сергей заметил:
– В женщине все должно быть прекрасно: и ноги длинные,
и язык короткий. Так что, Нюрка, ты лучше раздвинь ноги навстречу традиции… и
помалкивай. А если еще и поставишь мне литру водки, ты будешь даже
красивая.
Нюрка снова оглядела меня, теперь уже с ног до головы и
обратно. Промурлыкала:
– Из двух зол я выбираю то, какое раньше не пробовала.
– Ах, Нюрка, Нюрка! – сказал Сергей
предостерегающе. – Всю ночь ты не смыкала ног… И откуда в тебе
столько… гм… женственности?
Я молча пил из горла, помалкивал. Напряженные мышцы
медленно распускали узлы. В желудке, где с утра по направлению к заднице
продавливается наковальня, стало свободнее. Вообще-то пиво я позволяю себе
только в конце рабочего дня, но сейчас я вроде бы сделал великое дело, укрепил
позиции. Хотя все еще не знаю, сколько Конон собирается мне платить. Это чисто
по-русски: устраиваться на работу, не обговорив условия, не составив хитроумный
контракт, который юристы должны обнюхать на предмет заложенных мин…
– Сергей, – сказал я, – я не знаю здешних
порядков. Я закончил там… со Светланой Васильевной. Что теперь, ждать,
когда меня вызовут, или самому идти искать работу?
Сергей не отрывал взгляда от могучего зада Нюрки.
– А я думал, вы с шефом старые кореши…
– То было в советскую эпоху, – нашелся я, – а
сейчас время другое!
– Другое, – вздохнул он. – Совсем пропало чувство
плеча, осталось только чувство острого локтя в бок, а то и пинка в зад. Но все
же жизнь есть жизнь, в какой бы позе ни проходила. Сейчас старые связи по фигу,
миром правит экономика, а это значит, что голод не тетка – полюбишь и
козла. Так что допивай, а потом дуй снова вверх, потом направо… понимаю, это
трудно, у всех у нас рефлекс налево, но ты себя пересиль, зато будешь там в
конце вознагражден… дверью с номером семнадцать. Там рядом еще одна, без
номера, я еще ни разу не видел, чтобы кто-то в нее входил, но ты дуй в
семнадцатую. Конон там. Но дверь ногой не открывай, понял? Ногой не открывай!
Я добросовестно запоминал, кивал, Сергей трижды
повторил, я наконец отправился отыскивать эту загадочную семнадцатую. Сердце
колотилось в страхе, что не отыщу, я всегда мандражирую по пустякам. Если не
отыщу, придется возвращаться, переспрашивать, ноги при одной мысли о насмешках
становятся ватными.
