Во мне начала подниматься злая волна. Не хотелось говорить
зло, но я чувствовал, как начинает повышаться голос, сам по себе, и в нем
звучит какая-то стервозность:
– Как достали эти рассуждения о соборности, некоем присущем
русскому человеку коллективизме!.. Утверждаю: нет на свете более
неколлективного народа, чем русские!.. Нет больших индивидуалов!.. Из любой
нации можно создать, к примеру, команду программистов и посадить за некий
продукт, и они будут работать годами. А если составить команду из русских,
то уже в первый же день начнется: да чтоб я работал с такой бездарью?.. Да ему,
наверное, и платят больше?.. А почему он ушел с работы раньше, а я должен
вкалывать? А что, мне больше всех надо?.. А наша знаменитая сентенция,
которой нет ни у одного народа мира: мол, как ни работай мало и как ни получай
много, всегда найдется какая-то сволочь, что работает еще меньше, а получает
больше!
Гриць невесело кивал.
– Верно, парень. Даже в моей команде то же самое.
– А что у тебя за команда? – спросил я.
Сергей и Гриць переглянулись, Конон сказал с усмешкой:
– У него не совсем… программисты.
Я ощутил неладное, а Сергей добавил с умным видом:
– А если и можно назвать программистом, то
специализированным. Делейтником. Который на эф восемь жмет.
Я не понял, но кровь кипела, меня задели за живое,
допытываться не стал, везде свои тонкости профессии, продолжил горячо:
– Наши хороши, когда работают в одиночку. Скажем, в шахматах
мы всегда первые, блоху еще можем подковать, но вот собрать в одну комнату
пятерых левшей и заставить их работать… не могу даже такое и представить!
А ведь помалкиваем, что блоху, которую левша подковал, создавали такие же
левши! Но не одиночки, в одиночку такое не создашь, а коллектив!
Конон нахмурился, поглядывал на меня исподлобья.
– Чую, – проронил он, как будто в колодец камень
бросил, – у тебя крылья уже горели… Это хорошо. Знаешь, что это непросто.
Ты знаешь, а я догадываюсь. Но для тебя главное, что это знаю и я. А раз
знаю, голову с тебя не сниму, если не получится. Понял?
Я не понял, переспросил:
– Вы о чем?
– Об игре, – ответил он. – Теперь я вижу, что ты
хочешь.
Я поперхнулся.
– Я разве такое говорил?
Он покачал головой.
– Не ври. Я же вижу. Ты очень хотел бы сделать игру.
Может быть, для этого и не шел никуда на службу, чтобы руки всегда развязаны…
Сердце мое забилось бешено. Из-под лопаток вылезли, царапая
тонкую кожу горожанина, могучие лебединые крылья с жесткими перьями, такие же у
архангелов, распрямились, готовые одним могучим рывком метнуть меня в небо…
нет, тут же заменились полупрозрачными крыльями, как у жука, там подъемная тяга
в сотни раз больше, склеритные жилки налились кровью, крылья затрепетали в
полной готовности…
Я вздохнул, возвращаясь на землю, крылья вспыхнули и
превратились в прозрачный дымок, что тут же рассеялся.
– Илья Юрьевич, вы даже не представляете всей сложности. Это
раньше Пажитнов в свободное от работы время за пару вечеров сделал свой
знаменитый тетрис. Весь мир от него чокнулся, играли сутками напролет! Кто-то
запатентовал, сразу сотни миллионов огреб. А теперь игру делают
коллективы. Да и то не один год.
Он смотрел, набычившись:
– Ты же сам говорил, что Knight and Merchant создали два
человека! Я смотрел ее, очень даже понравилась. Высший класс! До того все
подробно, это же надо… Когда строят хату или свинарник, то видно, как каждое
бревнышко укладывают.
– Высший, – согласился я. – Так то ж два немца
работали. Немцы с их дотошностью и педантизмом. Вы сами можете представить,
чтобы такое сделали наши?
Конон подумал, покачал головой:
– Разве что в лагере за колючей проволокой. Нашим бы
что-нибудь гениальное изобрести за два-три дня… а потом год обмывать да
пропивать премию. Но если по-другому? В самом деле, посадить их в лагерь
за колючую проволоку?.. Пусть даже лагерем будет комнатушка, а колючей
проволокой – зарплата… которая, кстати, выдается не авансом, а, скажем,
через два-три месяца после!.. Можно даже придумать какую-нибудь систему
поощрений. К примеру, сперва платить гроши, а с середины игры или даже
трети – удвоить. Дальше – утроить, чтобы заинтересованность была, а
ближе к концу – платить совсем хорошо. Тогда уж точно не разбегутся и с
запоем погодят.
Сергей хмыкнул:
– Тогда они свой конец настолько растянут, что… гм…
берегись, Нюрка.
– Так видно же будет, надеюсь, когда игра перевалит зенит,
когда идет к завершению?
– Видно, – согласился я. – Но все равно это
затраты… которые могут не окупиться. Затраты немалые, а риск даже выше, чем был
у бизнесменов в начале девяностых.
Конон поморщился.
– Ты не понимаешь. Я достаточно зарабатываю, чтоб
проиграть в казино за вечер десяток тысяч долларов. Иногда и проигрываю…
Сергей нагло хихикнул. Конон поморщился сильнее, Сергей
сказал поспешно:
– Нет-нет, ничего!.. Просто, когда вы в прошлый раз изволили
сесть за столик, то потом казино едва не обанкротилось. Два дня убытки считали.
А может, Илья Юрьевич, бросить все эти нефтяные и прочие бизнесы, заняться
картами? Вы меня только научите, как в рукав прятать коня, чтоб я и на скачках
мог…
– Конечно, – сказал Конон, – я деньги на ветер
бросать не люблю, хоть иногда и бросаю. Но так надо, понимаешь? Мы не юсовцы,
что копеечку к копеечке. Русские бизнесмены бросать обязаны, у нас ширь души, а
то за евреев примут… Так что с игрой будешь отчитываться, как отчитывался с
покупкой компов. Но и делать будешь.
Он сказал, как припечатал. Я не люблю, когда со мной
так разговаривают, этого я мог бы в рядах натерпеться от своего сержанта, из
меня вырвалось почти само собой:
– А программистов вы из своих охранников назначите?
Сергей неуверенно хихикнул. Конон подумал, сказал серьезно:
– Нет, они мне здесь нужнее. Кстати, о команде.
Действительно, сам не потянешь, даже я это понимаю. Да и не такой я альтруист,
чтобы тебя освободить от твоей основной работы… Как набирать будешь, по
объявлениям?
Он даже не сомневался, что я приму предложение, что я уже
принял, но ведь я, в самом деле, принял сразу же, так чего же выначиваюсь, ему
же все видно, он смотрит вроде бы без улыбки, но внутри хохочет, и я сказал все
еще сердито:
– Не знаю. Но некоторые уже есть и без объявлений.
– Кто? – спросил Конон заинтересованно.
– Например, Костомар.
У Конона глаза стали как у большого омара, а Сергей за
его спиной тихонько присвистнул и, спохватившись, прикрыл ладонью рот.
А Козаровский сказал недоверчиво:
