Я взял чашку, отхлебнул.
– Черт, какой горячий… Не знаю, мне машины нравятся. Всякие.
Разные. Кстати, я вчера получил свою первую зарплату! Семьсот долларов. Там на
пианино положил. Кстати, у меня будет своя команда разработчиков.
Отец вскинул брови, в глазах появился интерес.
– И что же будешь делать?
– Игру, – ответил я честно. – Игру, отец! Не
воровать, не торговать, а именно творить.
Он скорбно покачал головой, глаза печальные, как вечные
вопросы русской интеллигенции «Кто виноват?» и «Что делать?».
– А подумать только, чего бы ты смог добиться, если бы
не увяз в этих… игрушечках!
– Отец, но именно благодаря этим, как ты говоришь…
– Это не я говорю! – возразил он. – Это все
говорят!
– Все, – согласился я. – Отец, а ты тоже… как все?
Он поперхнулся, ибо для русского интеллигента, этакой аристократии
духа, как они себя считают, нет хуже подозрения, что они хоть в чем-то схожи
«со всеми», с толпой, чернью, простым людом.
– Это базовое! – огрызнулся он. – Игры – это
не работа и не искусство! Это как… как эти тупоголовые, что ломают скамейки на
стадионах!.. А ты? Ты мог бы стать хорошим инженером! Прекрасным
электронщиком, например. Ты знаешь железо, на глаз можешь отличить бракованную
плату от рабочей. Рано или поздно у тебя был бы и офис, и машина получше.
Я стиснул зубы, смолчал. Он даже не знает, что у меня
за машина, но уже говорит, что было бы лучше, если бы эти игры сгорели синим
пламенем.
– Да, отец, – ответил я тоже печально, но уже как
печальный программист, – да, отец, ты прав.
Ибо первым выходит из спора тот, кто умнее, а я должен поддерживать
интеллектуальный престиж нового поколения.
В кабинете Конона сидел Сергей. О чем-то говорили
приглушенными голосами. Я вежливо поздоровался, Конон указал на стул, но
не успел я пересечь это огромное пространство, за спиной хлопнула дверь.
Хренсман ворвался в кабинет возбужденный, заявил с порога
вместо «здравствуйте»:
– У нас не правительство, а сексодром – сегодня
опять кого-то сняли! Не поторопились мы с этой вашей… тьфу, язык сломишь,
баймой?
Сергей сказал весело:
– Я знаю, Илья Юрьевич написал в своем завещании:
«Будучи в здравом уме, все деньги потратил перед смертью…» В том числе и
на эту байму. Но в то же время, шеф, экономисты обещают на следующий год
экономический подъем! Сразу на десять процентов. Может быть, и не разоримся на байме?
Еще и купит ее какой придурок? Эти парни не всегда ж ошибаются. Вон предсказали
ж восемнадцать из последних трех экономических спадов?
Конон буркнул:
– Экономисты предсказывают не потому, что знают будущее.
У них спрашивают, вот и отвечают. Жалованье за что ж получают?
А вообще, это виртуозы, которые завтра в точности знают, почему то, что
предсказывали вчера, сегодня не случилось. Это как метеорологи, которые никогда
не ошибаются в прогнозах погоды: это тупая погода все делает не так.
– Метеорологи, как и саперы, ошибаются только раз, –
изрек Сергей. Подумав, добавил: – Но зато каждый день.
Конон спросил меня в упор:
– Ты уже со всеми договорился?
Я растерялся.
– Да нет еще… вроде бы…
Конон удивился:
– Нет? Но с кем-то уже поговорил?
– Нет, – ответил я упавшим голосом. –
Я как-то ждал…
– Чего?
– Ну, сигнала… указания, цэу…
Он покачал головой. В глазах было явное осуждение.
– А ты сперва показался мне инициативнее. Как же ты
выживешь в рыночных условиях? Да и байма у тебя получится… вяленькая.
Я застыл, не зная, что сказать. Бухгалтер и Сергей
смотрели на меня, как на чужого. Я начал догадываться, что у них сейчас
будет серьезный разговор, я ни к чему. Но не успел я отклеить зад от сиденья
стула, Сергей сказал бодро:
– Илья Юрьевич изволит сказать, что… чтоб духа твоего здесь
не было, пока не договоришься хотя бы с основным составом команды. Понял?
А теперь вы-пол-няй!
Я подхватился, окрик такой, что даже моя нестроевая
душа встрепенулась и бросилась не то воевать, не то копать от забора и до
обеда.
Вероника взглянула коротко, я пронесся через ее апартаменты,
как будто на мне горели брюки.
Машину я оставил на стоянке перед воротами. Не стоит
беспокоить Костомара пустяками. Охранник засек, что я вышел из иномарки, но,
судя по его виду, опель для него не машина, а машины начинаются с BMW и мерсов,
а самые подходящие для этого дома – кадиллаки.
На этот раз я впервые без игр… то бишь баймов, и новеньких
плат, зато в дорогой сумке цифровой фотоаппарат и мобильник. Надо бы прицепить
мобильник к поясу, но мне все чудится в этом некое хвастовство, не все могут
позволить себе их купить, вот и добираюсь к нему только после пятого звонка.
Академик открыл, прогудел заинтересованно:
– Рад вас видеть, Андрий. Вы заинтересовали меня своим
сообщением.
Я пугливо посмотрел по сторонам.
– А где Изольда Ивановна?
– Где-то с подругами… Проходите, проходите.
Обычно друзья ведут сразу на кухню, там кофе, печенье,
разговоры за жизнь, но в нашей среде людей третьего тысячелетия академик и еще
пара клиентов, что все же клиенты, а не друзья, ведут в апартаменты к своим
роскошным компам. Там наша особая кухня, там пируем, там в сообщениях, быстром
дозвоне, стремительной перекачке и докачке – наше искрящееся шампанское,
старый коньяк и даже лучшие в мире женщины!
Я покорно дал себя усадить на вертящееся кресло,
академик грузно опустился в глубокое кресло в сторонке, сразу опустившись до
уровня моих колен.
– Вы очень заняты, – сказал я, – так что я сразу
по делу, из-за которого пришел. И стыдно, и нагло такое сказать… но я все
же решусь! Котляр Валентинович, нашелся один состоятельный человек, который
берется финансировать… как бы вы подумали, что?
Он ответил без колебаний:
– Игру. У вас такое взволнованное и счастливое лицо,
что даже женщина не смогла бы так вот вас… Поздравляю!
– Что женщина, – пробормотал я, – женщина –
теперь это просто. Любая. Где угодно. А вот байм… это мы так уговорились
компьютерные игры называть, в отличие от прочих футболов и теннисов.
А сами мы – баймеры…
Он слушал с живейшим интересом, и я рассказал все. Подробно,
хотя старался, как мог, сократить речь, но меня несло, как Остапа, и я
опомнился только тогда, когда моя рука отодвинула вторую чашку кофе. Кажется, я
выпил и кофе самого Костомара.
