Аверьян плюхнулся за стол первым, спросил кровожадно:
– И что из этого можно жрякать? Или это декорация?
Нюрка засмеялась:
– Все можно. И все нужно. А то хозяин подумает,
что плохо готовлю. Или что плохой виноград выбрала!
Нинель благовоспитанно села рядом, сказала понимающе:
– Так вот вы где пихнички проводите… Конечно, на халяву и
рот корытом! Ишь, трудовые блудни. Богемцы!
Через четверть часа далекие ворота распахнулись, въехала
роскошная черная машина. Из особняка вышел Конон, явно сообщили по мобильнику.
Аверьян успел за это время опустошить две вазы с фруктами, но разорить
капиталиста не получалось: Нюрка подкатила столик с новыми гроздьями, ягоды еще
крупнее, едва не лопаются от распирающего сладкого сока, а в желтых грушах
видны плавающие в середке черные зернышки.
Конон встретил Костомара, когда тот вылезал из машины,
коротко переговорил, я видел, как Конон широким жестом указал в нашу сторону.
– Аверьян, – предупредил я, – кончай жевать
зелень. Подтяни пузо, у них видишь какие фигуры?
Аверьян произнес с чувством:
– Пруссаки!.. Им бы декариса подсунуть… Это глистогонное.
Мы встали, Аверьян и Нинель с Кононом поздоровались
почтительно, как с королем, а на Костомара смотрели с немым восхищением, так
смотрели соседи Менделеева на лучшего в мире «чемоданных дел мастера».
Мне показалось, что Костомар все понял, глаза хитрые и
довольные.
За столом, как принято, несколько минут говорили, как
винни-пухи в гостях у кролика, о погоде, чистом воздухе, кислороде, потом Конон
упомянул игровую индустрию, и это было как брошенный в тихий пруд булыжник.
Лягушки, что на широких листьях кувшинок нежились под
ласковым солнцем, с шумом попрыгали в воду. Взлетели брызги, листья закачались,
а с близкого дна поднялись желто-коричневые облака дыма, похожие на подземные
взрывы.
Аверьян почтительно заметил, что многими средствами
СМИ создание и развитие игр… то бишь байм рассматривается как наступление
на культуру.
– Как истребление культуры, – пискнула Нинель. Голосок
у нее от чрезмерной почтительности стал противно сладеньким и заискивающим.
Конон повернул голову к знатному гостю. Костомар отщипывал
по ягодке, бросал в рот. Я слышал, как под крепкими металлокерамическими
зубами хрустят зернышки.
– Почему именно истребление культуры?.. – переспросил
он задумчиво. – Сейчас у нас – под «нас» я имею в виду
человечество – уже есть некоторый опыт и по этой части! Не первый раз
старая культура гибнет под натиском новой. Это было еще с пещерных времен во
все эпохи. И всякий раз был громкий вопль о гибели культуры вообще под
натиском дикости и варварства. И в самом деле, демагогия ни при чем,
культурному человеку тех времен так это и казалось!..
Конон спросил с усмешкой:
– А было не так?
– А вы представьте себе: существует красивая изысканная
культура человеческих жертвоприношений. Все под торжественную музыку и песнопения.
Ритуальные пляски оттачивались веками, каждое движение было исполнено глубокого
смысла и несло в себе два-три хитроумных толкования, от знания которых знатоки
получали чисто эстетическое наслаждение… Это действо совершалось в огромных
величественных храмах, которые строились веками, украшались еще сотню-другую
лет, становились национальным достоянием, чудом света!.. А отточенные
красивые движения главного жреца, который виртуозно вспарывает грудь
девственницы, вырывает оттуда еще трепещущее сердце и под крики ликующего
народа победно вздымает над головой! А огромный алтарь, украшенный золотом
и серебром, который создавали в творческих муках древние дизайнеры?
А высокие своды храма, где так красиво резонируют предсмертные крики
жертв? Все это было эстетически прекрасно, и прогресс ожидался лишь в
дальнейшем украшении храмов, в строительстве еще более огромных,
величественных. Алтари должны были украшаться еще и алмазами, а спор возникал
только в таких сложных вопросах: в сторону востока или в сторону
зюйд-зюйд-веста располагать жертву головой?
Конон кивнул, мы молчали. Костомар продолжил:
– Но вот, к примеру, появились какие-то дикие христиане,
которые начисто отрицали жертвоприношения, а сами собирались – подумать
только! – в грязных пещерах. И когда они начали теснить старую
культуру, то это воспринялось как крушение культуры вообще. Так и в нашем
случае. Эти молодые баймеры… это ростки новой культуры. Возможно, мы с вами ее
не увидим, не успеем, но ростки вот они, шашлычок грызут из приличия… Их уж не
затоптать, их много. А мы, как те редкие чудаки из старых римлян, что
вроде бы неплохо устроились и при старой культуре, но все же сумели понять и
странные прелести новой… мы приняли эту новую культуру, которая сейчас еще
грубая и неотесанная, но этот гадкий утенок обязательно и очень скоро
превратится в большого прекрасного лебедя! Так что мы выберем?
Конон покрутил головой:
– А что, мы еще не выбрали? Мне кажется, что мы как раз
те, которые устраиваются неплохо при любой культуре.
Академик слегка поморщился, не устраивает слово
«устраиваются», но затем сам засмеялся.
– Впрочем, специалисты нужны при любой культуре. И что
вы можете предложить?
Конон посерьезнел.
– Как римский патриций, – сказал он, – который
имеет латифундии и толпы рабов на каменоломнях, я беру на себя финансовую
часть. Обещаю в процесс создания баймы не вмешиваться. Хочется, конечно, но я
сознаю, что я не совершенство, а это опасно… Опасно в том, что меня могут
послушать лишь потому, что у меня эти самые латимерии, а не потому, что я такое
вот совершенство. Потому обещаю… Но вы уж совсем меня не выталкивайте из
команды! Я не последний дурак, я ж с вами сижу, а не в казино!
Академик кивал, но шутки не принял, спросил с непроницаемым
лицом:
– Насколько долго вы сможете финансировать проект?
Современные баймы – процесс сложный. И долгий.
– Я не мальчишка, чтобы кидаться из стороны в
сторону, – ответил Конон. – Мне шестьдесят один год, а в этом
возрасте время уже летит, летит! Сделаете за год – прекрасно, за
три – замечательно, за пять или десять – тоже нормально. Это
шестнадцатилетним год – огромный срок. А у нас с вами летят уже не
годы, а десятки лет…
Академик некоторое время изучал его из-под нависших бровей,
потом протянул через стол руку. Конон встретил ее над серединой стола, пожал. Чем-то
они были похожи, эти два крепких самца, чем-то очень похожи.
Глава 10
Нюрка прикатила новый столик, весь верхний этаж занят
кувшинами и графинами с соком. Конон вытащил из-под одного отпечатанный на
принтере листок, подал Костомару. Тот изучал некоторое время, сказал с
удивлением:
– Так у вас и рейнское за семьдесят третий есть?.. Тогда ж
была такая засуха, что все виноградники погибли. А что уцелело, то…
по-моему, все вино того года закупил какой-то нефтяной шейх?
