– С вами разве заснешь?
Я сказал сердито:
– А как же насчет того, что порядочная девушка должна
ложиться в девять?
Ее голосок был удивленный:
– Так я и ложилась!.. И становилась. Ты чо, Андрий? Мои
родители не возражают, что я задерживаюсь. Это ж не с одноклассниками…
Я поймал себя на том, что снова начинаю наращивать
скорость. Шоссе уже освободилось не только от снега, даже лед кое-где стаял, в
других местах корочку размолотили шипованными колесами, только на бордюрах еще
грязно-серые кучи снега.
Днем они сильно подтаивают, проседают, а ночью превращаются
в надолбы железобетонной крепости. Еще только начало февраля, но низкое хмурое
небо очистилось от туч, поднялось в немыслимые выси, оттуда с утра и до вечера
теперь сияет яркое солнце. В полдень уже печет, как летом. Можно загорать
одной щекой, в то время как вторая мерзнет: температура даже днем не выше минус
двух градусов, а ночами падает до десяти ниже нуля.
Когда я подъехал к зданию офиса, там с одной стороны улицы
снег и лед стаяли, тротуары высохли, но на другой стороне в тени зданий у стен
все те же слежавшиеся до твердости камня неопрятные сугробы.
Сонный охранник воззрился с невероятным изумлением.
Я кивнул, прошел, за эти полгода здесь успели сделать ремонт, в холле
повесили люстру. Значит, дела того, кому все это принадлежит, не так уж и плохи.
Или делает вид, что все хорошо, а завтра все рухнет…
В коридоре правого крыла свет приглушен, но из-под
нашей двери бьет яркий свет. Доносятся голоса, мужские, мои ноздри жадно
дернулись, уловив аромат крепчайшего кофе.
Ясно, Аверьян там, Миша тоже увлекся, целыми днями за
монитором. Он, великолепный художник с изумительным чутьем, уловил этим самым
чутьем, что игры… уже, в самом деле, не игры, а баймы. И что будущее за
баймами. Конечно, всегда найдется умник, который вспомнит про игры на ламповых
ЭВМ, а потом вообще потащит нить от кроманьонцев, но таких размывателей любого
определения вообще не стоит брать во внимание. Никогда и ни в чем. Игры, по
сути, сейчас существуют только для PC, да на горизонте начинают маячить
приставки нового поколения. А первые игры собственно для PC были даже не
играми в нынешнем понимании. А экран был сперва черно-белый, монохромный,
затем – CGA, то есть четырехцветный, затем пришло раздолье CCA –
целых шестнадцать цветов, но не успели игроки опомниться, как миру был явлен
супермонитор VGA – двести пятьдесят шесть цветов!
Сейчас и VGA забыт, его сперва вытеснил SVGA, то есть
супер-VGA, затем пошли еще и еще, двести шестнадцать цветов стали анахронизмом,
счет пошел на миллионы, потом просто приняли True Color, то есть естественный
цвет. В игры пришла трехмерность, объемный звук. Высокая детализация
графики, и вот уже игры по графике практически неотличимы от фильмов, которые
все еще идут в этих старинных римских цирках, именуемых кинотеатрами.
И куда ходят чудаки, любители древностей.
А завтра и остальные художники, режиссеры, сценаристы,
менеджеры увидят, какие невероятные перспективы у баймоиндустрии…
Я толкнул дверь, замер на пороге, а рот мой начал сам
по себе растягиваться вширь.
На единственном диване удобно расположились с бутылками пива
в руках наши титаны: Костомар и Горецкий. В воздухе плавают коричневые
струи крепчайшего кофе, а на подоконнике расположились рядком пустые бутылки.
За компом горбится Аверьян, клава трещит под его быстрыми, как муравьи,
пальцами. На дисплее часто-часто бежит цепочка странных для непосвященного
символов ассемблера. Нинель за спиной Аверьяна, отсвет падает на ее
сосредоточенное лицо, глаза строгие, а лопатки топорщатся, как прорастающие
крылышки.
Титаны негромко переговариваются, оба слегка осунулись, под
глазами одинаковые темные круги. Перед ними столик на колесах, пара бутербродов
на тарелочке, один уже надкусан.
– Андрий, – сказал Костомар удивленно, – и вам не
спится?
– У вас тоже рабочий день затянулся, – сказал я с
неловкостью.
– Так у нас это не работа, – отмахнулся
Костомар. – Это для души… И, как говорится, для будущего баймоиндустрии.
– У меня тоже, – сообщил я. – Я наймит
русского капиталиста. А сюда забегаю в свое свободное время.
Костомар величественно кивнул.
– Вы абсолютно правы, Андрий. Что баймы? Ведь живем в
объективной реальности?
– Объективная реальность, – возразил Горецкий
застенчиво, – есть бред, вызванный недостатком алкоголя в крови. Возьмите
еще бутылочку, пока не нагрелась… Это коньячок надо чуть подогретым, а вот пиво
и водочку… На самом деле мы все живем в виртуальном. Если бы мы увидели тот
мир, в котором живем, все человечество перевешалось бы на балконах.
А жильцы первых этажей… ну, что-нибудь придумали бы. У нас народ
очень изобретательный! Наша задача, как и всех деятелей искусства, –
поддерживать иллюзию, что эти декорации, именуемые жизнью, реальны.
К примеру, политики – это тоже вид искусства, всячески отвлекают
народные массы от слишком пристального разглядывания этих декораций всяческими
фашизмами, коммунизмами, тоталитаризмами, демократией и прочей фигней, шаманы
придумывают новые религиозные течения, не забывая подбрасывать дровишек в
старые, спортсмены зовут на стадионы… словом, мы на месте, ребята! Массам баймы
необходимы.
Нинель сказала с отвращением:
– Всегда изговнякаешь любую светлую идею.
Мои брови сами полезли вверх, но смолчал, ибо воспитанная
Нинель даже со сверстниками всегда сперва на «вы».
Когда она прошла мимо, пародийно двигая бедрами, я видел,
как рука Горецкого дернулась, чтобы шлепнуть ее по заду. Похоже, Нинель
форсировала сближение всех в одну команду, чтоб мужскую часть команды ничто не
отвлекало от работы, а вся кровь заполняла только верхнее утолщение спинного
мозга.
Костомар сказал завидующе:
– Тебе хорошо!.. Новое направление в искусстве!.. Самое
обещающее, а ты стоишь у самых истоков. А вот у меня железобетонная наука.
Никуда от нее не денусь, как вон ты… Тебе хорошо, романчик сварганил за
полгодика – и баста. А с баймой и в год не умудохаешься.
Горецкий покачал головой.
– Не знаю, не знаю, – ответил он задумчиво. – Да,
байму делают по два-три года, в то время как роман я, в самом деле… за полгода.
Однако байму проходят в среднем за месяц, а роман читают за один-два вечера…
Так что не скажу, что над баймой приходится мудохаться, как вы изящно
выражаетесь, намного больше. По моей простой арифметике получается, что как раз
наоборот…
Костомар сказал весело:
– Еще один камушек… или две копеечки, как хотите.
Я помню все баймы, в которые резался, а вот из прочитанных книг помню едва
ли каждую десятую. Да где там десятую! Это я так, чтоб грамотным казаться.
А то совсем в дикари записали… Прочел тыщи, а вспомню штук пять. Так что у
нас шансов с баймой побольше!
