– Убила бы заразу!
– Какую? – благодушно поинтересовалась я.
И пуще прежнего растрогалась при мысли о том, какая у меня Трошкина добрячка и гуманистка. Вот, хочет бороться с заразой! Непонятно только, с какой именно. Я немного подумала и предложила:
– Давай будем бороться с заразой куриного гриппа!
– Ты, курица! – плачущим голосом воскликнула Трошкина.
И тут же сменила тон на более спокойный, сказав в трубку:
– Нет, Зяма, это я не тебе! Тебе я совсем другое хотела сказать. Вернее, спросить: ты не мог бы приехать сюда и забрать нас с твоей сестричкой?
Ответных слов Алкиного собеседника я не слышала, но имя «Зяма» мгновенно проассоциировалось у меня с образом красивого молодого мужчины, лицом очень похожего на меня. Я взволновалась: неужели у меня есть сын, да еще такой взрослый?
– Трошкина, сколько мне лет? – с беспокойством спросила я подружку, дернув ее за рукав.
Алка, занятая разговором, отбрыкнулась от меня ногой и ничего не ответила. Тогда я полезла в сумку за зеркальцем, достала пудреницу, открыла ее, придирчиво изучила свое отражение и успокоилась. С виду мне было никак не больше тридцати.
– А кто же такой этот Зяма? – задумалась я вслух.
– Сейчас познакомишься, – пообещала Трошкина.
Обещанного знакомства пришлось ждать минут пятнадцать. За это время мы с подружкой успели замерзнуть и для сугреву затеяли веселую детскую игру в ладушки.
– Ладушки, ладушки! – злобновато приговаривала Алка, ожесточенно колотя меня по ладоням. – Где были? У бабушки!
По тону ее как-то сразу чувствовалось, что бабушка, у который мы предположительно гостили, была не иначе как чертовой.
– Что ели? Кашку! Что пили? Бражку!
– Французское вино мы пили! – неожиданно вспомнила я. – Красное, очень вкусное!
– Продолжай! – заинтересовалась Трошкина.
– А ели не кашку, а какаш… То есть натуральную дрянь, – смущенно продолжила я.
– Какую именно дрянь? ЛСД? Героин? Ангельскую пыль? – Алка вцепилась в меня, как клещ.
– Откуда ты столько знаешь про наркотики? – шокировалась я.
– Ты забыла, я же в наркодиспансере работаю! Короче, дорогуша, признавайся, что за дурь тебе скормили в этой гнусной ночлежке?
– В ночлежке? – озадаченно повторила я.
– Я тебя про дурь спрашиваю! – Алка то ли случайно, то ли нарочно промахнулась и врезала ладонью мне по щеке.
В ответ на оплеуху ледяные кристаллы в моей голове протестующе зазвенели и заметались по черепу, как шайбы в хоккейной коробке. У меня возникло ощущение, что это разрозненные куски мозаики слепо тычутся друг в друга, желая собраться воедино, но не знала, чем могу такому хорошему делу помочь.
– Про дурь? – повторила я, прислушиваясь к происходящему в моей голове. – Это было яблоко…
– Отравленное? Как в пушкинской сказке про мертвую царевну? – испуганно вскинулась начитанная Трошкина.
– Это было глазное яблоко дракона, засевшего… или подсевшего?.. – я очень старалась вспомнить.
– На наркотики? – Алка упрямо гнула свою линию.
– На стеклянную горку!
– Горка – это мебель? – задумалась Трошкина.
– Мебель?
Я честно попыталась представить себе громоздкого дракона, усевшегося на небольшую мебельную стенку, и решила, что это неподходящее гнездовье для Змея Горыныча.
– Слушай, какая разница, на чем он сидит, дракон этот? – начиная сердиться, спросила я. – Да хоть на ночном горшке! Главное, у него был глаз, и я его съела.
– Ты же ненавидишь китайскую кухню! – удивилась Трошкина.
– Моя ненависть не распространяется на фрукты, – напомнила я.
– Так это был фрукт? Та бяка, которую ты стрескала?
– Определенно! – кивнула я. – Хочешь, расскажу, каков он был на вкус?
– Позже, – решила Алка, развернув оголенное ухо в сторону приближающегося автомобильного рычания. – Похоже, за нами приехали.
– Кто? – спросила я, благосклонно оглядев не новый, но вполне ухоженный «Форд», осторожно подкативший к нам по снежной целине, в которую превратилась дорога.
– Зяма, выйди, покажись! – крикнула Трошкина.
– С нами честно подружись! – тут же продолжила я бессмертными пушкинскими строками из недавно помянутой сказки про мертвую царевну.
– Коли парень ты румяный, братец будешь нам названый! – высунувшись в окошко, подхватил цитату красавец, лицом очень похожий на меня.
Это помогло мне вспомнить!
– Зяма! Брат мой! – вскричала я и, спотыкаясь, побрела к машине.
Головой вперед я забралась в салон и кулем обессиленно рухнула на заднее сиденье, предоставив в распоряжение Трошкиной кресло рядом с водителем.
– Давай скорее домой, – попросила Алка, едва забравшись в машину. – Или лучше в больницу? Даже не знаю… Инке что-то плохо.
– Та-ак! – насмешливо протянул Зяма, внимательно поглядев на меня через плечо. – Похоже, большой белый человек дал моей краснокожей сестре огненной воды?
– Сам дурак! – ответила я.
– Не так уж ей и плохо, – постановил братец. – Хамит – значит, приходит в норму! Индюха у нас знатная нахалка.
У меня было чем ответить на этот наглый поклеп, я уже и рот открыла, но тут Зяма придавил педаль газа, машина прянула вперед, и я со стуком захлопнула рот, едва не прикусив язык.
По дороге меня укачало, и в подъезд родного дома меня вновь заносили на плечах, только теперь это были крепкие плечи Зямы.
– К тебе или ко мне? – игриво спросил братец озабоченную Трошкину в лифте.
Алка успела покраснеть, пока поняла смысл этого вопроса, и я подумала: подружка-то неравнодушна к моему братцу! Впрочем, это и неудивительно. Зяма обладает поразительной способностью очаровывать всех дам в зоне видимости и слышимости, и даже глухонемые женщины не составляют исключения.
– Наверное, лучше ко мне, – обстоятельно обдумав Зямин вопрос на протяжении трех этажей, решила Алка. – К вам Инку в таком виде лучше не тащить, иначе дядя Боря и тетя Варя ужасно разволнуются.
– Ладно, – легко согласился Зяма. – Сгрузим Индюху у тебя, а родителям утром скажем, что у вас был девичник, Дюха притомилась и заночевала у подружки.
– А мое мнение никого тут не интересует? – недовольно трепыхнулась я.
– Золотые слова! – сказал Зяма.
Братец и подружка транспортировали меня в двадцать первую квартиру и уложили спать на большущем надувном матрасе, который Трошкина специально держит в своей однокомнатной квартирке на случай, если какие-нибудь гости придут с вечера и задержатся до утра.
