– Полежу одну минуточку, а потом устрою вам геноцид! – сонным голосом пригрозила я своим обидчикам, поудобнее пристраивая щеку на надувной подушке.
– Видишь, ей уже гораздо лучше! – сказал на это Зяма, но не мне, а Трошкиной.
И он приятным бархатистым голосом напел мне в ушко:
– Спи, моя радость, усни! В доме погасли огни!
– Мышка уснула в углу! – тонким подголоском запищала Алка.
– Дюшка храпит на полу! – радостно солировал Зяма.
И они дуэтом закончили:
– Глазки скорее сомкни! Усни-и-и-и!
– Спелись! – ехидно прошептала я с намеком, который должен был смутить конфузливую Трошкину, но ее предполагаемой реакции не увидела, потому как и в самом деле уснула.
– Спасибо! – смущенно поблагодарила Алка Зяму, провожая его в прихожей.
– Не за что! – великодушно отказался от благодарности он и, объясняя свою необычную скромность, понурился и стукнул себя кулаком в широкую грудь со словами:
– Моя сестра! – что прозвучало словно «Мой грех!», причем грех этот был не иначе как смертным.
– И моя подруга! – в тон ему, с тяжким вздохом, сказала Трошкина.
– Ну, я пошел. Спокойной ночи, детки! – нормальным голосом мурлыкнул Зяма.
– Сапоги не заберешь? – Алка показала на Инкины сапожки, с котрых на линолеум прихожей натекла небольшая лужица. – Их бы просушить надо, а у меня нормальная батарея всего одна, и ту я займу своими собственными мокрыми онучами и портянками.
– Отчего не забрать? Заберу, – согласился он и нагнулся, поднимая с пола обувку сестрички.
К подошве правого сапога что-то прилипло. Зяма перевернул башмак и отклеил маленькую влажную картонку, налипшую на приставший к подошве комочек жвачки.
– Это не твое? – он протянул подмокшую визитку Трошкиной.
– Это? – она без особой охоты взяла бумажку, присмотрелась к ней и неожиданно переменилась в лице. – Ой, боженьки! Зяма! Как же так? Ты знал об этом?
– О чем? – он забрал у Алки бумажку, которая ее так взволновала, рассмотрел ее и тоже сделал лицо огурцом. – Ну, Дюха, совсем очумела! И как же она до такого докатилась?
Они склонили головы над картонкой и надолго замолчали, глубоко потрясенные увиденным.
Бумажка представляла собой визитную карточку стандартного размера, но нестандартного оформления. На белом фоне картонки, как на простыне, вальяжно разлеглась совершенно обнаженная красотка. Взлохмаченные кудри, бледное чело и томно прикрытые глаза придавали ей вид усталый, но довольный. Причинное место бесстыдницы было прикрыто, но почему-то не фиговым листком, а румяным яблочком – не иначе с Древа познания. Запретный плод выглядел весьма аппетитно, и в нем по кругу располагались цифры. Очевидно, желающих попасть в яблочко приглашали позвонить по указанному телефонному номеру.
Картинка была пошлой, но забавной, и в другой ситуации у Зямы и Алки нашлось бы достаточно чувства юмора, чтобы посмеяться над увиденным. Однако сейчас им было не до смеха. Все меняла одна небольшая, но важная деталь: в роли развратной прелестницы выступала Индия Борисовна Кузнецова собственной персоной! Не узнать ее было невозможно, потому что запретный плод был нарисованным, а вот изображение разлегшейся соблазнительницы – фотографическим.
Тем не менее Зяма все-таки сказал:
– Глазам своим не верю! С ума сойти! Что же вынудило Дюху пойти на это? Неужели она до такой степени нуждалась в деньгах?
Трошкина тут же с глубоким раскаянием вспомнила, что только вчера продала подружке пленившую ее сумку из кенгуриной кожи, и ужаснулась при мысли о том, каким образом несчастная Кузнецова заработала деньги на эту покупку.
– Кошмар! – прошептала Алка. – А я-то, дура, ничего не поняла! А ведь могла догадаться по поведению вежливого хлюпика и квадратного дурня!
Зяма посмотрел на подругу сестры с беспокойством.
– И знаешь, что еще? – не заметив этого взгляда, сказала Трошкина. – Я подозреваю, что Инка принимает наркотики! В нормальном состоянии она не стала бы жрать драконьи глаза!
– Аллочка, а с тобой все в порядке? – спросил Зяма, недоверчиво выслушав эту бредовую речь.
– Я в норме! – плаксиво заверила его Трошкина и трубно высморкалась в первую попавшуюся тряпочку – ею оказался Зямин шарф.
– Отлично! – с непередаваемой интонацией сказал Зяма. – Нет-нет, шарфик можешь оставить, дарю его тебе на добрую память… Значит, так!
Он безобразно взлохматил волосы и признался:
– Сейчас я взволнован и не способен нормально соображать, но утром мы во всем разберемся. Дюху из квартиры не выпускай, я приду к вам сразу после завтрака.
– Можешь прийти к завтраку, – всхлипнув, предложила Трошкина. – У меня полный холодильник продуктов, есть даже тортик.
– Договорились, – кивнул Зяма.
И уже выйдя на лестничную площадку, добавил:
– Не забудь зепереть дверь и спрячь ключ, чтобы наша ночная бабочка не упорхнула на заработки!
Глава 9
Если ночь была дивно прекрасной, то утро стало ее полной противоположностью.
Во-первых, мне не дали как следует выспаться. Ровно в семь утра душераздирающе завизжал Алкин допотопный будильник – бабушкино наследство. Живучесть механизма, крики которого вынужденно слушали три поколения Трошкиных, объяснялась его фантастической прочностью. Сколько его ни били руками, ногами и подручными предметами, ему все было нипочем. Подозреваю, что этот будильник представлял собой генетически модифицированную боксерскую грушу.
С будильником мне удалось разобраться: Трошкина имеет привычку ставить его на пол, под изголовьем своей кровати, а я как раз лежала поблизости на матрасе и очень удачно лягнула трезвонящий агрегат ногой. По скользкому паркету будильник шайбой выкатился в прихожую и там благополучно затих. Как выяснилось позже, он застрял в меховом тапке. Таким образом, можно было считать, что я забила гол, но это меня не радовало. Было слишком много поводов для огорчения!
Расправившись с будильником, я собралась еще подремать, но тут запел мой мобильник. Сумка валялась на полу рядом с матрасом, я дотянулась до нее, не открывая глаз, нашла трубку и поднесла ее к уху.
– Инночка! – обеспокоенно воззвал ко мне Бронич. – Денежки у тебя?
– Денежки? – тупо повторила я.
Не то чтобы я не могла вспомнить, что это такое – денежки, просто не сразу поняла, о каких именно деньгах идет речь.
– Денежки в банке! – нетерпеливо напомнил шеф.
– Я не делаю запасов на зиму жизни, – пробормотала я, при слове «банка» закономерно вспомнив папулины баллоны с соленьями.
– Кузнецова! – грянул шеф. – Тебя куда вчера послали?!
