– А вторая девочка никак из наших? – доброжелательно пошутил патологоанатом, прищурившись на снулую Трошкину.
Алка тут же спрыгнула с моей спины и широко раскрыла глаза.
– Это моя подруга, Алла, – сказала я.
– Очень приятно. А это мои практиканты, Сева и Петя! – прогудел Валерий Борисович, отодвигаясь к стеночке, чтобы открыть вид на пару парней в несвежих медицинских халатах.
Мальчики улыбнулись и растянули над головами рукописный плакатик «Добро пожаловать!». Трошкина глянула на него и снова закатила глаза.
– Да что же мы дорогих гостей на пороге держим, проходите, милые дамы, проходите! – радушно забасил Валерий Борисович.
Мамуля, я и едва волочащая ноги Трошкина переместились в маленькую тесную комнатку со скрипучим деревянным полом, щелястым окном и обыкновенным кухонным столом, вокруг которого сгрудились разномастные стулья в количестве, позволяющем рассадить всю нашу компанию. Стол был покрыт веселенькой клееночкой в цветах шотландского клана Макгрегоров, на клееночке стояла бутылка кагора, коробочка пастилы и тарелка с кружочками домашней колбаски. Рюмок не было, их должны были заменить разнокалиберные чайные чашки.
– Прошу к столу! – прогудел Валерий Борисович.
– Ах, зачем же, мы ведь к вам по делу! – с этими словами мамуля присела на обшарпанный табурет.
Даже на таком жалком подобии трона она выглядела как королева. Валерий Борисович молитвенно сложил руки и показательно залюбовался, практиканты Сева и Петя зашептались.
– Мальчики хотели попросить вас, Басенька, оказать им честь и подписать книжечки, – оглянувшись на практикантов, сказал патологоанатом. – Давайте, парни, не тушуйтесь! Басенька хоть и великая женщина, но вовсе не зазнайка.
– Ах, Валерий Борисович, вы меня смущаете! – пропела мамуля и сноровисто изобразила хитрые закорючки на заглавных страницах томиков, которые ей подали милые юноши Сева и Петя.
– А теперь за встречу! – постановил Валерий Борисович и ловко наполнил вином разномастную тару.
Принимающая сторона выпила за встречу стоя, после чего гостеприимный патологоанатом сказал:
– Закусывайте конфетками, дамы, и колбаской не побрезгуйте.
– Мы ее сами делаем! – подал голос осмелевший практикант Сева.
Алка, успевшая сунуть в рот кусочек аппетитной колбаски, поперхнулась и побледнела. Наверное, представила, как и из чего работники морга варганят самодельную колбаску.
– У родителей Севы в станице фермерское хозяйство, – объяснил Валерий Борисович.
Трошкина облегченно вздохнула. Мамуля взглянула на нее с беспокойством и, видимо, поняла, что долго Алка не выдержит.
– Валерий Борисович, дорогой, так приятно с вами общаться, но нас зовут дела, – поставив на стол чашку-рюмку, с притворным сожалением сказала мамуля. – Вы позволите нам взглянуть на того господина, о котором мы с вами говорили по телефону?
Валерий Борисович развел руками, встал, безропотно покоряясь воле дорогой гостьи, и снова сказал:
– Прошу к столу!
Трошкина мгновенно просекла, что на этот раз речь идет не о кухонном столе с угощением, и отчаянно воззвала:
– Сева, Петя, проводите меня на улицу и угостите сигареткой!
– Алка, ты же не куришь! – шепотом напомнила я.
– Лучше уж я никотином травиться буду, чем жмуриков разглядывать! – прошипела в ответ подружка.
Путаясь в ножках стульев и наступая на ноги людям, она прорвалась к выходу и умчалась прочь, в ночь. Сева и Петя, переглянувшись, с готовностью составили ей эскорт.
– Ну а мы на троих сообразим! – хохотнул Валерий Борисович.
Я было подумала, что он предлагает нам еще выпить, но оказалось, что на троих мы разделим сомнительное удовольствие любоваться обнаженной натурой мертвого Полуянца. Строго говоря, мамуле не было никакой необходимости принимать участие в этом малоприятном осмотре, но она не сбежала, как трусливая Трошкина, а встала со мной плечом к плечу и крепко взяла меня за руку. С запозданием я догадалась: она вообразила, будто усопший был мне близок и дорог, и хочет поддержать в трудную минуту. Это меня так растрогало, что на глаза навернулись слезы, и сквозь них я не сразу разглядела предмет нашего нездорового интереса.
– Это он? – тихо спросила мамуля. – Армен Отеллович?
– Да, это Ашот Гамлетович, – сморгнув слезы, уверенно сказала я.
Хотя на фотографии я и перепутала с Полуянцем сводного брата Томочки Заура, не опознать Ашота Гамлетовича в натуре я не могла. Очень уж знакомая была картина, почти дежа вю. Я ведь и в прошлый раз смотрела на Полуянца сверху вниз, а он лежал навытяжку, с закрытыми глазами. Всей-то разницы, что тогда покойник был одет, а сейчас – наг, как в первый день творения.
– Его не зарезали, – тихо сказала мамуля.
– Я вижу, – так же тихо ответила я.
Никаких проникающих ранений в грудной клетке покойного не было, даже царапин! Зато голова трупа имела весьма неприятный вид, запомнившиеся мне брюнетистые кудри слиплись в твердую корку, а что там под ней – и думать не хотелось.
– Что, Басенька, ищете свежий типаж? – Валерий Борисович по-своему понял мамулин интерес к мертвому Ашоту Гамлетовичу. – Слепите из того, что есть, нового героя? Повезло парню!
– Ему разбили голову! – напомнила я.
– Искусство требует жертв! – провозгласил патологоанатом.
Я покосилась на мамулю.
– Это не я его! – немного испуганно сказала она и поторопилась откланяться. – Спасибо вам, Валерий Борисович, за помощь и теплую встречу, очень рада была увидеться!
Это мамуля говорила уже в коридорчике.
– Приходите чаще! – сердечно ответствовал патологоанатом. – Будете поблизости – заглядывайте!
– Всего доброго! – прошептала я, устремляясь в обход прощально приседающей мамули в морозную тьму, призывно помаргивающую звездочками в проеме открытой настежь двери.
На улице Трошкина и практиканты тоже соображали на троих, но не в оригинальном стиле, а в классическом: допивали вино. Мальчики травили анекдоты, Алка звонко смеялась. Я была не в том настроении, чтобы веселиться, и не стала присоединяться к компании, чтобы не портить настроение другим.
– Ты расстроилась? – сочувственно спросила мамуля, распрощавшаяся наконец с Валерием Борисовичем.
– Сама не пойму, – честно ответила я.
Расстроилась ли я, узнав, что Полуянца не зарезали кинжалом, а зашибли доской? С моей точки зрения неспециалиста, одно другого не лучше, тем более результат тот же самый – человек мертв. Так что я не столько расстроилась, сколько занервничала, эгоистично переживая за себя. Неужели я сумасшедшая? Видела же серебряный кинжал в белой батистовой груди Ашота Гамлетовича, видела!
