Серьезную трансформацию претерпевали взгляды на Турцию и в высшем российском руководстве. Конечно, это не означало ни полного единства мнений, ни отсутствия сильной оппозиции российско-турецкому сближению, особенно в структурах Министерства обороны и спецслужб. Однако вслушаемся в слова президента Путина, произнесенные им 31 августа 2004 года в своей сочинской резиденции в ходе эксклюзивного интервью журналистам четырех турецких информационных агентств. Вот коротенькая, но весьма показательная выдержка из той беседы в переводе с турецкого языка.
«Турецкий журналист (ТЖ): Не прошу вас выдавать никаких секретов, но в молодости вы работали как в КГБ, так и в различных государственных структурах. Чем была для вас Турция в те годы? Была ли она страной, вызывающей беспокойство, рассматриваемой в качестве врага?
Владимир Путин (ВП): Для меня Турция была страной – членом НАТО на наших южных рубежах. То есть она рассматривалась как наш враг.
ТЖ: Доводилось ли вам бывать в Анталии?
ВП: Да. Даже несколько раз. И скажу вам честно, я был очарован. В ходе тех поездок мои представления о вашей стране поменялись в корне. Упомянутый мною ранее шаблон о вражеской Турции – члене НАТО из моего сознания улетучился. То внимание, которое турецкие люди оказали нам в ходе поездки, легло в основу моих представлений о Турции».
А теперь переходим к части, касающейся отношений с Эрдоганом.
«ТЖ: Вы знаете премьер-министра Реджепа Тайипа Эрдогана? Вы можете с ним строить личные отношения?
ВП: Личные отношения, мои симпатии не имеют значения. Важным является создание атмосферы доверия. Атмосфера доверия помогает решать вопросы. Я знаю вашего премьер-министра как человека, держащего свое слово. Я видел, что он держит свое слово, как бы трудно это ни было.
ТЖ: Он дал вам в чем-то конкретно свое слово?
ВП: Нет, он не давал своего слова по какому-то отдельному вопросу, но я видел в ряде случаев, как он не менял своего подхода, как бы трудно это ни было, какие трудные вопросы не стояли бы перед ним и его страной. Честно говоря, я этому поведению был удивлен. Эта особенность Эрдогана не столько важна даже для личных отношений, сколько для межгосударственных».
Реакцию турецких СМИ на итоги поездки Путина в Анкару в 2004 году достаточно охарактеризовать часто употребляемым словосочетанием из газетных заголовков тех дней – «исторический прорыв».
Там, конечно, встречались очень разные мнения турецких обозревателей по поводу того, должна ли Турция, имеющая принципиальные расхождения по войне в Ираке с США и годами безуспешно стучащаяся в двери европейского клуба, стратегически переориентироваться на евразийство и на союз с Российской Федерацией. Или же достаточно диверсифицировать свой внешнеполитический курс, уравновешивая его западный вектор ничуть не уступающим по важности восточным. В качестве очевидца готов подтвердить, что сколько лет ни проходит, а дискуссия, стартовавшая в далеком уже 2004 году, до сих пор продолжается и в зависимости от наблюдающейся политической конъюнктуры и отношений Турции с ключевыми игроками то затихает, то разгорается с новой силой. Хотя, конечно, тогда, в 2004 году, это все было в новинку, особенно бросающаяся в глаза «химия», возникшая в личных отношениях между Путиным и Эрдоганом. Именно тогда и родился штамп, долго эксплуатировавшийся потом не слишком доброжелательными СМИ (в первую очередь западными), про дружбу между двумя «восточными автократами», «русским царем» и «турецким султаном».
Период с 2004 по 2015 год, с динамичным ростом по всем направлениям и показателям, хоть количественным, хоть качественным, с определенной степенью условности может рассматриваться в качестве «ренессанса» той самой советско-турецкой дружбы, что была при Ататюрке. Не хотелось бы утомлять читателей скучными цифрами и графиками, но под каким углом ни взгляни, с любой точки зрения – товарооборота, совместных проектов, взаимных инвестиций, туристического потока, количества площадок двустороннего диалога, насыщенности повестки визитами делегаций всех уровней, политических и гуманитарных связей – везде наблюдалась положительная динамика. В конце концов, с учетом регулярности официальных визитов друг к другу первых лиц, число которых с декабря 2004 года и до наступления «самолетного кризиса» в отношениях перевалило за тридцать и которые со временем даже превратились в своего рода привычную рутину.
Чуть более подробная ревизия того, чем стала по итогам «золотого десятилетия дружбы» Турция для России и наоборот, будет сделана в дальнейшем, а пока заметим, что даже все многочисленные достижения российско-турецких торгово-экономических отношений не помешали ряду наблюдателей после трагедии 24 ноября 2015 года заявить об отсутствии между двумя странами «подлинно откровенных и партнерских» отношений, что и стало причиной трагедии. В чем же тут дело?
В этой связи хотелось бы процитировать самую первую запись, сделанную в декабре 2004 года президентом Путиным в книге почетных гостей Мавзолея Ататюрка, который он потом, в ходе своих поездок в Анкару, не раз посещал: «В России с большим почтением относятся к памяти великого сына турецкого народа – Ататюрка. Возрождение турецкого государства связано с его именем. У истоков развития дружбы между нашими странами – его имя. Наша обязанность – быть достойными его памяти и продолжить начатое им дело. Мы должны построить крепкое здание взаимопонимания и дружбы на созданном им фундаменте».
Однако, как уже было отмечено ранее, отдавая дань несомненным заслугам Мустафы Кемаля Ататюрка по спасению турецкого народа и по созданию новой государственности, оставленный им в качестве завета внешнеполитический курс с конца восьмидесятых годов прошлого века начал признаваться руководством Турции отстающим от современных реалий, а посему нуждающимся в кардинальном пересмотре. Другими словами, Турция, про которую Путин писал в Мавзолее Ататюрка, уже тогда была не совсем кемалистской Турцией. Что уж говорить про нынешнюю страну, оглядываясь на произошедшие в турецком обществе глубокие трансформации?
Этот своего рода ревизионизм, конечно же, обставляется по-разному, совсем не обязательно прямой наводкой и сразу «в лоб». Допустим, в форме поиска и предания огласке малоизвестных публике цитат из выступлений турецкого вождя, которые меняют угол взгляда на его наследие и укладываются в новый, проактивный турецкий курс. Или же в критике одноосного, прозападного в ущерб восточному и пассивного внешнеполитического курса страны в период, последовавший за становлением Турецкой Республики, то есть уже в постататюрковский период. То есть когда нужен «громоотвод», то им чаще всего становился, да и становится, продолжатель дела Ататюрка, его ближайший соратник и сменщик на президентском посту Исмет Иненю, ранее не раз упомянутый в этой книге.
При этом оправданность подхода самого Ататюрка, действовавшего в критической для страны ситуации и лишенного большого пространства для маневра, под сомнение особенно не ставится. Хотя и тут бывают «шпильки» от того же Ахмета Давутоглу, который в своей «Стратегической глубине» хоть и пишет о прагматизме молодой республики, основанном на осознании ею того факта, что «империализм» находился на своем пике, и о нежелании Турции вступать с ним в прямую конфронтацию, но все же указывает и на некоторую изначальную «идеалистичность», содержавшуюся в ататюрковской формуле про «мир во всем мире».
