Я поручился за горячее содействие Фейсала во всех деталях этого плана.
Как только совещание закончилось, я спешно вылетел в Акабу, чтобы посвятить во все Фейсала. Я сообщил добрую весть, что Алленби, в благодарность за нашу деятельность у Мертвого моря и Абу эль-Лиссана, предоставил в мое полное распоряжение триста тысяч фунтов и дал нам обоз из семисот вьючных верблюдов с персоналом и снаряжением.
По всей армии поднялась великая радость, так как обозный парк дал бы нам возможность доказать боевые качества арабских регулярных войск, над обучением и организацией которых долгие месяцы работали Джойс, Джафар и множество арабских и британских офицеров. Мы набросали начерно расписание и планы действий, и затем я, не теряя времени, отплыл на судне обратно в Египет.
В Каире, где я провел четыре дня, наши дела сейчас уж не зависели больше от слепых случаев. Сочувствие Алленби создало нам целый штаб. У нас были офицеры, ведавшие снабжением, эксперт по морским перевозкам, артиллерийский эксперт, разведочный отдел под начальством полковника Алана Доунея (брата создателя беэр-шевского плана, уже уехавшего во Францию).
Доуней являлся самым ценным из даров Алленби — более ценным, чем тысячи обозных верблюдов. Как офицер-профессионал, он обладал цеховым чутьем. Его разум отличался большой сметливостью, инстинктивно чувствуя особые преимущества восстания. Он сочетал в себе идеи регулярной войны и восстания, то есть то, что я некогда в Янбу мечтал найти в каждом офицере. И лишь Доуней преуспел в этом после трехлетнего опыта.
Раньше арабское движение развивалось как восстание дикарей, обладающее столь же незначительными средствами, как незначительны были его цели и перспективы. Отныне Алленби считал его значительной частью своего плана.
Мы с Джойсом начертили план поддержки первого удара Алленби. В нашем центре арабские регулярные войска под начальством Джафара атакуют Маан. Джойс с нашими бронированными автомобилями проскользнет к Мудавваре и разрушит железную дорогу — на этот раз окончательно, ибо сейчас мы были готовы отрезать Медину. Мурзук же поедет со мной на север, чтобы осуществить соединение с британскими силами.
После отъезда Джойса и Доунея я выступил с Мурзуком в путь из Абу эль-Лиссана третьего апреля 1918 г.
С нами отправились две тысячи сирханских верблюдов с грузом боевых припасов и провианта. Из-за обоза мы продвигались медленно и достигли железной дороги при наступлении темноты. Несколько человек ускакало вперед, чтобы обследовать линию при дневном свете и увериться в том, что ничто не нарушит спокойствия в течение долгих часов перехода через нее растянувшихся рядов верблюдов.
Перед заходом солнца мы увидали железнодорожное полотно, бегущее широким изгибом по открытой местности между низкими зарослями кустарника и травы.
Когда я въезжал на насыпь, из-за длинной тени водостока налево от меня показался турецкий солдат, без сомнения, проспавший там целый день. Он дико взглянул на меня и на револьвер в моей руке, а затем печально посмотрел на свою винтовку, валявшуюся вдали. Это был молодой крепкий человек угрюмого вида. Я пристально поглядел на него и мягко сказал:
— Аллах милостив!
Он понял смысл арабской фразы и вскинул на меня сверкнувшие глаза. Хмурое выражение его заспанного лица начало медленно расплываться от недоверчивой радости.
Однако он не произнес ни слова. Я стиснул ногами волосатые бока моего верблюда, он мерным шагом пересек рельсы и спустился по склону, но юный турок и не подумал стрелять мне в спину, когда я отъезжал от него. На безопасном расстоянии я оглянулся. Он приложил большой палец к носу и помахал мне рукой.
Мы разожгли костер, как сигнальный огонь для остальных и ждали, пока мимо проходили темные ряды верблюдов.
На следующий день мы выступили к Вади-эль-Джинзу. Там мы заночевали. Заал подстрелил дрофу, и мы попировали. Верблюды тоже пировали, бродя по колено в сочной траве, взращенной щедротами весны.
Четвертый легкий переход привёл нас к нашей заветной цели — к Атаре, где стояли лагерем наши союзники, шейхи Мифлех, Фахад и Адуб. Фахад еще не оправился от раны, но Мифлех вышел приветствовать нас медоточивыми словами. Его лицо выражало алчность, и он тяжело дышал, снедаемый ею.
Наш план, благодаря львиной доле участия в нем Алленби, обещал легко осуществиться. Мы, закончив приготовления, пересекли железнодорожное полотно к Тамеду, главному месту водоснабжения племени бенисахр. Оттуда под прикрытием их кавалерии мы должны были двинуться на Мадебу и основать в ней наш штаб-квартиру, в то время как Алленби должен был привести в порядок дорогу Иерихон — Салт, — нам следовало соединиться с британскими силами, не производя ни единого выстрела.
Тем временем мы вынуждены были лишь ждать событий в Атаре.
Наконец пришло известие, что англичане взяли Амман. В полчаса мы выступили в Темед через покинутую линию.
Следующее сообщение гласило, что англичане отступают, и, хотя мы и раньше предупреждали арабов о возможности этого, они пришли в уныние.
Третий гонец донес, что англичане только что бежали из-под Салта. Это полностью противоречило намерениям Алленби, и я поклялся, что это неправда.
В эту минуту галопом подскакал какой-то всадник и рассказал, что англичане лишь взорвали небольшой участок железной дороги к югу от Аммана после двухдневного тщетного штурма. Эти слухи меня серьезно встревожили, и я послал Адуба в Салт с письмом к генералу Четводу, прося у него сведений о действительном положении.
Очень поздно ночью в долине раздался стук копыт скачущего коня Адуба, и через несколько минут последний рассказал нам, что Джемаль-паша победоносно вступил в Салт, перевешав всех местных арабов, которые приветствовали англичан. Турки еще гонят Алленби вдоль Иорданской долины. Дела обстояли очень плохо.
Эта превратность судьбы, неожиданно разразившись, глубоко огорчила меня. План Алленби казался скромным, и тем более прискорбным являлось то, что мы так уронили себя в глазах арабов. Ведь они никогда не верили, что мы осуществим все то великое, что я обещал.
Я решил отдать приказ индусам вернуться из Азрака к Фейсалу. Мы выступили в путь на рассвете. Утром вблизи Вади-эль-Джинза мы встретили индусов, сделавших привал у одиноко растущего дерева. Лишь в сумерки пересекли мы железную дорогу.
Я покинул индусов, так как быстрое движение могло успокоить меня и рассеять охватившую меня тревогу. Мы неслись вперед в холодном мраке, направляясь к Одроху. Достигнув его вершины, мы заметили слева от себя сверкание огня. Яркие вспышки следовали одна за другой и могли происходить в окрестностях Джердуна. Мы натянули поводья и услыхали глухой гул взрывов. Появилось зарево огромного пламени и, все разгораясь, разделилось надвое. Может быть, то горел вокзал. Мы быстро поскакали, чтобы узнать причину у ишана Мастура.
Однако его стоянка оказалась покинутой, и по ней лишь бродил одинокий шакал. Я решил поспешить вперед к Фейсалу. Мы стремглав пустились рысью.
