– Жалко, что вахтершу увезли, – пробормотала Алка, когда разговорчивая тетка удалилась в свой офис.
– Гуманистка ты, Трошкина! – съехидничала я.
– При чем тут гуманизм? Я жалею, что не смогу задать ей пару вопросов!
– Каких именно?
– Я еще не сформулировала, – честно призналась подруга. – Просто вдруг подумала: интересно, а кто же та женщина, которая наняла вахтершу шпионить за Броничем? Вера Васильна сказала тебе, что это была жена шефа, но ведь Паулина Антоновна горячо отстаивает версию о непокобелимости своего супруга. В таком случае, зачем бы ей за ним следить?
– И в самом деле! – пробормотала я, немного огорченная, что это здравое рассуждение выдала не я. – Кто же та женщина?
– Вахтерша ее видела и могла бы дать нам описание ее внешности, – добавила Алка с сожалением, причина которого была мне на сей раз вполне ясна.
Ну, Бронич! Не зря Вера Васильна обозвала его своим любимым ругательством – «прохвост»! И жена у него, и любовница, и еще какая-то ревнивая баба припуталась!
– Пойдем работать, – со вздохом сказала Трошкина. – Нам же еще некролог покойному директору написать.
Я с удовольствием отметила местоимение множественного числа «нам». Оно свидетельствовало о том, что Алка не растеряла горячего желания занять вакантную редакторскую должность в нашем беспокойном агентстве. Поскольку у меня трудового энтузиазма не было и в помине, я с радостью предоставила энергичной подружке почетное право единоличного написания печального текста. Алка созвонилась с мясокомбинатскими рекламщиками, которые уже утерли слезы и засучили рукава, организуя прощанье с экс-директором и пышную тризну, и получила от них обстоятельную биографическую справку. Фактически Трошкиной досталась пустяковая работа, она просто изменила в исходном тексте время глаголов. Вместо «является видным деятелем отечественной пищевой и перерабатывающей промышленности» писала «являлся», вместо «руководит» – «руководил», и так далее. Я увлекшейся труженице пера не мешала, одобрительно поглядывала на нее через плечо и влезла с комментарием только на финише, когда Алка принялась на тот же манер править последний абзац.
– Трошкина, предложение «Под его руководством коллектив предприятия уверенно ушел в светлое будущее» звучит как дурное пророчество! – предупредила я. – Ты же не хочешь накликать массовую гибель сотрудников комбината?
– И падеж всего скота! – хихикнула, оценив свой ляп, самокритичная Трошкина.
Она постучала карандашом по зубам, рассеянно глянула на часы и спросила:
– Как ты думаешь, не пора ли позвонить Зяме? Может, он уже справился с те… с делом?
Заподозрив, что мысли о моем брате Алке навеяло упоминание о скоте, я погрозила ей пальцем и сказала:
– Мешать Зяме звонками не будем. Если тебе так интересно, как он справляется с делами-телами, закругляйся с надгробной речью и поедем домой. Отдыхать после своих трудов неправедных Зяма наверняка прибудет в родные пенаты.
Трошкина скоренько закончила свой скорбный литературно-биографический труд, и я громогласно сообщила коллегам, что на сем прошу считать мой рабочий день законченным.
– Инна, ты куда собралась? – заволновался Макаров, увидев, что я уже иду с вещами на выход. – У тебя же еще съемка сегодня!
– Какая еще съемка, деспот? – неохотно притормозила я.
– Инок, позарез надо доснять разной фигни для переделки юбилейной хрени, – вполне доходчиво объяснил мне Андрюха. – Стасик уже звякнул Смеловскому, Макс возьмет оператора с камерой и заедет за тобой после семи.
– Почему так поздно? – нахмурилась я.
– Вообще-то можно и еще позднее, потому что среди прочего обязательно надо снять закат над Кубанью! Это ведь было последнее, чем любовался в своей жизни безвременно усопший Семен Сергеич! – драматично сказал Стас.
– Он вроде еще утром погиб? – напомнила Люся.
– Да, но на том самом месте, где вечером был бы закат! – путано объяснил Макаров. – А закат в прощальном фильме будет смотреться весьма символично!
– Закат над Кубанью! – я гневно фыркнула. – Хорошо, что не рассвет над Хуанхэ!
– А в чем проблема-то? – вмешалась в назревающую ссору миротворица Трошкина. – После семи Максик милым делом может заехать за Инной не в офис, а домой. Адрес он знает.
– Ладно, я ему перезвоню, можешь идти домой, – неохотно сдался тиран и деспот Макаров.
Оставшись победительницами, мы с Алкой с высоко задранными носами вышли из офиса и на троллейбусе покатили к нашему дому. В транспорте нам с подружкой активно строили глазки какие-то молодые люди, но мы, хоть и являлись на данный момент свободными девушками, на контакт не пошли. Хихикающие юноши с бегающими глазками нам не понравились, чтобы они отстали, я довольно громко произнесла вымышленное имя, подходящее им обоим:
– Привет Дебилов!
После этого обиженные юноши переключились на других барышень, таких несимпатичных, что мое нелестное мнение об умственных способностях игривых попутчиков окончательно закрепилось.
– Что делается! Народ толпами с ума сходит! – посетовала я. – От жары, наверное.
– Очевидно, сказываются неблагоприятные геофизические факторы! – глубокомысленно подтвердила Трошкина.
12
Телефон Илиады Кристиди с радостью дала Зяме продавщица галантерейного магазина, трудившаяся бок о бок с Леночкой Цибулькиной. Она, как оказалась, тоже была знакома с Илиадой – не с гомеровской, конечно. С еще большим удовольствием продавщица дала Зяме свой собственный телефончик, однако красавец дизайнер не планировал по нему звонить в ближайшем будущем. Когда-нибудь потом, может быть. Сейчас его интересовала только Илиада Кристиди.
Женщина с таким именем представлялась ему волоокой брюнеткой с густыми смоляными кудрями, телосложением Венеры Милосской и ее же, Венеры, темпераментом. Голос у Илиады и в самом деле был многообещающий: глубокое контральто с эротичной хрипотцой. Правда, согласие на безотлагательную встречу Илиада дала только после того, как Зяма поклялся, что его визит будет сугубо деловым. Это нисколько не расхолодило дизайнера-сердцееда, ибо он не был узколобым ортодоксом и чрезвычайно широко трактовал понятие дела.
Илиада Кристиди проживала в дорогущем новом доме, беломраморный фасад которого изобиловал псевдогреческими декоративными колоннами. Сочтя экстерьер жилища вполне подходящим для обитания в нем Венеры, Зяма удовлетворенно кивнул и прошествовал в лифт. Поднимаясь на шестой этаж, он держал перед собой букетик полевых цветов, прикупленных специально для прекрасной дамы. Цветы были скромные, как и полагается первому невинному подношению, но совершенно очаровательные. К тому же голубые незабудки великолепно гармонировали с цветом Зяминых глаз.
Обольстительно улыбаясь, гость придавил пальцем кнопку дверного звонка. Следом за короткой мелодичной трелью послышался грубый мужской голос:
