– Привет странникам! По святым толстовским местам скитаетесь, дедушка? Хождение по мукам совершаете? А не подскажете ли, куда мы-то путь держим?
Братишка, похоже, хотел узнать правильно ли мы едем к Свинячьим Ямам, но перемудрил с формулировкой вопроса. По Зяминым словам и светски небрежному тону запросто можно было подумать, что мы не слишком волнуемся о том, куда едем, практикуем экстремальное катание по скверной дороге сугубо с развлекательной целью. Руссо туристо, облико морале, маршруто кретино.
Дед заметно удивился, открыл рот, но слов его мы не услышали. Заглушая все звуки, над кукурузным лесом понесся хриплый рев громкоговорителя:
– Стой, стрелять буду! Поворачивай, пока дроби не нажрался!
Толстовец в панаме растаял, словно его и не было. Мы с братцем переглянулись.
– Наверное, это колхозный сторож орет, – подала голос с заднего сиденья встревоженная Трошкина. – Думает, что мы приехали кукурузу тырить.
– Ясно, что сторож, – кивнула я. – Непонятно только, чего он от нас хочет. Что нам теперь делать, стоять или ехать?
– Главное, не надо тырить кукурузу, – постановил Зяма и полез из машины.
– Возьми белый флаг! – я сунула ему в руку сторублевку.
Воздев высоко над головой денежную купюру, братец встал во весь рост на краю кукурузного поля, как своеобразный вариант Статуи Свободы. Колхозный сторож не остался равнодушен к этому авангардному произведению искусства.
– Стой, где стоишь, я сейчас! – заметно добрее крикнул он в свой мегафон.
Минут пять Зяма послушно стоял, отмахиваясь свободной рукой от оводов. Потом из кукурузных зарослей с шорохом и треском вывалился дюжий мужик в старозаветных спортивных штанах и застиранной майке, на которой смутно угадывался незабываемый силуэт медвежонка – символа Олимпиады-80. Призрак олимпийского мишки реял на широкой груди кукурузного секьюрити слева, над сердцем, как бейдж с нечетким фотоснимком. И то сказать, могучий дядька имел большое сходство с сердитым медведем.
– Держи! – сурово сказал колхозный олимпиец и протянул Зяме большой цветной пакет, с виду весьма увесистый.
Взамен он решительно забрал у братца стольник, аккуратно сложил купюру пополам и, бережно засовывая ее в боковой карман штанов, сказал:
– Нужно будет еще – приезжай сюда же, я твою машину запомнил.
– А вы все проезжающие тут машины запоминаете или только некоторые? – тут же уцепился за сказанное Зяма. – Случайно, не попадался вам на глаза мотороллер «Муравей» с фанерной будкой и зарешеченным окошком?
– Может, и попадался, – уклончиво ответил мужик и задумчиво уставился мимо собеседника на частый лес кукурузных стеблей, словно созерцание этой могучей зелени могло освежить его память. Зяма, который в таких случаях использует более действенное лекарство от склероза, сунул руку в салон и требовательно пощелкал пальцами у меня под носом. Я не стала ждать голосового сигнала и быстро вложила в руку братца свой второй и последний стольник.
– Со Свинячьих Ям ездит эта погремушка на колесах, мотороллер то есть, – усвоив вторую сотню, охотно сообщил сторож. – Там на грязях поселок строится, буржуйское царство, раньше колхозная свиноферма была, а теперь сплошь дворцы. Лезут, гады, как говорится, из грязи в князи!
Он сердито фыркнул.
– Неужели кто-то из буржуев ездит на мотороллере? – усомнился Зяма.
– Нет, конечно, гадские буржуи туда ездят на своих крутых тачках, вроде твоей, – мужик поцокал языком, огладив взглядом «Тойоту». Зяма, причисленный к гадским буржуям, приосанился. – Только сами баре, хозяева дворцов, в них еще не живут, в новостройках пока работяги-строители да сторожа с собаками обретаются. Видно, кто-то из них на том мотороллере и ездит. Как раз сторож, наверное, потому как тачанка эта трехколесная только под вечер в город катит и к ночи уже обратно тарахтит.
Упоминание собак, в компании с которыми охраняют гадско-буржуйское царство сторожа, укрепило мою уверенность, что мы идем по верному следу. Где собаки, там и собачники, так ведь? Окончательно в правильности своих логических рассуждений я убедилась после того, как мы переехали пару лоснящихся сизых щупальцев, выпущенных близлежащей лужей жирной грязи поперек дороги.
– Останови-ка на секундочку! – попросила я брата.
Зяма послушно затормозил, я выскочила из машины, сбегала посмотреть на задний бампер и с удовлетворением убедилась в появлении на нем (и на табличке с номером!) свежих серо-голубых клякс, похожих на брызги непросохшей краски.
Элитный курортный поселок на свинячьих грязях возник в чистом поле, как мираж.
– Осмотримся, – снова останавливаясь, сказал Зяма.
Мы вышли из машины и из-под ладошек, как три былинных богатыря, оглядели буржуйское царство. Было ужасно жарко, горячий воздух над степью дрожал, размывая силуэты недостроенных замков и с виду вполне готовых дворцов под высокими черепичными крышами. Красивые здания, выстроенные по оригинальным современным проектам, создавали фон, на котором очень занятно смотрелась группа свинтусов, принимающих грязевые ванны в просторной луже. Серая жижа пузырилась и булькала, свиньи благодушно похрюкивали, в жарком мареве над степью реяли канюки и приглушенные ругательства, в поселке что-то стучало, жужжало и скрипело – строительные работы шли своим чередом.
– Лепота! – сладко потянувшись, сказал Зяма. – Погода, природа! Живи да радуйся!
В отдалении кто-то мужественным басом с малороссийским акцентом выразил несогласие со сказанным длинной матерной фразой, которая утверждала полную невозможность всякой созидательной деятельности при столь высокой температуре воздуха и заканчивалась недобрым пророчеством: «Згинем от тут усе!»
– Так, девчонки! Кто украиньску мову разумие? – встрепенувшись, спросил нас с Алкой Зяма, изучавший украинский в приватном порядке, в койке с говорливой подружкой из Полтавы.
– Ну, я могу немножко, – призналась я, вспомнив, что в институте проходила спецкурс славянских языков – не в койке с симпатичным носителем языка, а в келье лингафонного кабинета. Потому, наверное, и усвоила меньше, чем Зяма.
– Отлично! – обрадовался братишка. – Значит, мы с Аллочкой останемся в машине, а тебя пошлем на разведку!
– Уж послали так послали! – бурчала я пятью минутами позже, обдирая каблуки на поселковой улице, изрытой колесами тяжелой техники.
Мой родной братец и моя же дорогая подружка, задраив все люки, с комфортом устроились в машине с кондиционером. Сквозь тонированные стекла нельзя было увидеть, чем они там занимаются, так что у Зямы был реальный шанс довести до логического завершения процесс, ассоциирующийся у Трошкиной с движением «зеленых».
– Ты, Дюха, иди, осмотри тут все хорошенько, без спешки, – напутствовал меня Зяма, явно желая затянуть тет-а-тет с Алкой.
И я пошла – не столько осматривать все вокруг, сколько высматривать во дворах мотороллер с будкой. Это оказалось непростым делом, так как в элитном Свиноямске все дома были обнесены высоченными заборами, многие из которых были совершенно непроглядными, из сквозных отверстий в них имелись только замочные скважины в наглухо закрытых калитках. Прикладываться глазом к замочным скважинам я стеснялась, поэтому была вынуждена искать особый подход к каждому отдельному забору. В одном месте заглянула через стену с удачно подвернувшегося пенька, в другом вскарабкалась на штабель кирпичей, в третьем с риском для жизни прошлась по наклонной доске с горизонтальными засечками, а в четвертом начала было, как медведь, карабкаться на кривую сосенку, когда вдруг сообразила смастерить из рогатой веточки, пудреницы с зеркальцем и пары полосок бактерицидного пластыря подобие перископа. С этим нехитрым прибором дело пошло веселее и быстрее, с полдюжины тихих безлюдных дворов я осмотрела без проблем. Правда, и без результата: искомого мотороллера нигде не было. А в десятом по счету дворе меня засекли.
