Но даже смешной и сконфуженный, Фредди всё равно был огромным. Амелии не хотелось, чтобы он погнался за ней, как за снежком.
– Нет. Там холодно. У меня нос заложен… Не хочу разболеться, – сказала она, уверенная, что Белла ей не поверит и начнёт уговаривать. Но сестра только вздохнула и побежала на улицу догонять Анью и Лору, которые поднимались на холм, волоча за собой санки.
Еще пару минут Амелия постояла у окна, наблюдая за ними, потом на цыпочках вышла из комнаты и направилась к лестнице на чердак. Хотя можно было и не осторожничать. Мама, тётя Лора и дядя Пит отправились на прогулку по первому снегу. Папа остался готовить обед, но был на кухне внизу и наверняка думал, что Амелия пошла гулять вместе со всеми.
Она тихонько открыла дверь в конце коридора и пошла вверх по лестнице, светя на ступеньки фонариком. Пальто висело на спинке кресла, где его оставила Амелия. Из кармана выглядывал дневник. В прошлый раз Амелия забыла здесь старое одеяло и сейчас завернулась в него, села в кресло, взяла дневник и нетерпеливо открыла на первой странице.
Вчера она думала об этом дневнике весь вечер, а перед сном, когда села писать в своём собственном дневнике, пролистала его от начала до конца, сравнивая две маленькие книжечки. У её дневника была яркая красивая обложка с цветами, крошечный серебряный замочек и фигурная рамочка на первой странице, куда надо записывать имя и адрес. Амелия подумала, что, возможно, тот мальчик тоже записал своё имя на первой странице, пусть даже его дневник и был самой обыкновенной записной книжкой в простой матерчатой обложке, без всяких фигурных рамочек. И сейчас, открыв её, Амелия сразу увидела надпись:
Её прапрапрапрадед! Мальчик вырос, и стал художником, и нарисовал ту чудесную картину с охотниками в лесу, что висит в коридоре на втором этаже. И это был его дом!
Амелия ласково провела ладонью по страницам и начала читать. Некоторых слов она не понимала. Что такое «стрехи»? И что значит «ставить силки»? Почерк был мелким, местами не очень понятным, но читать эти записи, сделанные в позапрошлом веке, было очень интересно. И чем больше она читала, тем лучше разбирала почерк, и непонятные, странные слова если и не становились понятнее, то уже не казались такими странными. Жизнь Ноя в лесу была удивительной – и совсем не похожей на жизнь Амелии.
Девочка плохо спала этой ночью, и теперь у нее слипались глаза, и иногда ей казалось, что она почти слышит мальчишеский голос Ноя. Как будто он говорил с ней. Как будто рассказывал ей свою историю…
19 октября 1873
Папа велел гасить лампу, и вчера я не закончил писать. Продолжу сейчас.
У меня в кармане нашлось несколько сушёных ягодок ежевики. Я рассыпал их на снегу перед волчонком и помчался домой, пока он их обнюхивал. Я сказал маме, что мне надо сбегать обратно к источнику, потому что я забыл там варежки. Она пекла хлеб и не особенно прислушивалась к тому, что я ей говорю. Я взял в кладовке старое одеяло и незаметно вынес его из дома. Потом забежал в сарай и отрезал кусочек мороженой свинины, совсем чуть-чуть. Я подумал, что мы можем выкроить такую малость.
Когда я вернулся, волчонок приметил меня издалека и бросился мне навстречу. Он съел все до единой сушёные ягоды, и я заметил следы маленьких лап на примятом снегу, где он топтался в поисках добавки. Я так и думал, что он всё съест. Но когда я увидел, как он бежит ко мне с радостным визгом, когда я увидел его голодные, вопрошающие глаза, я озаботился мыслью – а сколько ему надо съесть, чтобы наесться досыта? Я не могу воровать для него еду из наших запасов. Это будет нечестно по отношению к маме. К тому же рано или поздно она всё узнает. Мне повезёт, если она не заметит, что я отрезал кусочек свинины.
Волчонок явно удивился, когда попытался куснуть смерзшееся мясо. Такого мяса он не ел никогда в жизни. Это наше спасение зимой. Папа забивает свинью, только когда начинаются уже настоящие морозы и можно не сомневаться, что мясо замёрзнет. В этом году папа добыл медведя, так что мяса нам хватит до самой весны. Но без расчёта на то, чтобы кормить волка.
Если я не смогу разыскать его маму, ему придётся учиться охотиться самому.
Сегодня утром я сбегал проведать волчонка и нашёл его там же, где оставил вчера. Он спал в дупле старого дерева, которое я обнаружил ещё прошлым летом недалеко от тропинки к источнику. Я рассудил, что так будет лучше всего – за водой всегда посылают меня. Вчера я устроил ему в дупле теплое гнёздышко из старого одеяла. Кажется, ему было уютно. Он проснулся, только когда я подошёл к дереву почти вплотную, и тихонечко зарычал.
Чем дольше я наблюдаю за ним, тем больше убеждаюсь, что он слишком маленький, чтобы бродить по лесу в одиночку. Ему хочется только играть и чтобы кто-то его кормил. Сегодня я принёс ему кролика, попавшего в силки. Пришлось сказать маме, что все силки были пустыми. Мама сказала, что сегодня мне просто не повезло и что в следующий раз я обязательно кого-то поймаю. Но мне было стыдно, что я ей соврал.
Когда я ходил повидаться с волчонком, мама с папой решили, что я сбежал в лес рисовать. Я совершенно забыл, что должен был помогать на конюшне. Вечером папа прочёл мне мораль, что я не должен пренебрегать домашней работой, и что мне надо лучше заботиться о Рассете, Руби и Люси, и что в нашей семье все помогают друг другу, и теперь я себя чувствую по-настоящему виноватым.
Но мои мысли сейчас заняты совершенно другим. Этот волчонок никак не идёт у меня из головы. Я вспоминаю, как он навострил уши, когда увидел, что это я, как он выскочил из дупла и облизал мне руку. Он бы понравился Грейс. Ей понравилось бы с ним играть. Я ведь не могу допустить, чтобы он умер от голода, правда?
Глава четвёртая
Амелия заворочалась в полусне, пытаясь найти подушку, которая, наверное, упала на пол. И одеяло тоже упало, потому что Амелии было холодно. Она открыла глаза и села на постели.
Подушки не было. Ни подушки, ни тёплого стёганого одеяла. Не было даже постели. Из знакомых вещей осталось только старое ворсистое одеяло. Амелия вцепилась в него и попыталась сообразить, где она и почему всё вокруг кажется таким странным. Она вспомнила, что пошла на чердак и села читать дневник. Наверное, она заснула в кресле. Но кресло было удобным и мягким, пусть и совсем старым. А сейчас у Амелии было такое чувство, будто она сидит на соломе.
Она огляделась по сторонам. В комнате было темно, только бледные лучи солнца пробивались сквозь щели вокруг двери в дальнем конце. Но если бы Амелия сейчас была на чердаке, то свет лился бы в окна. Неужели она ходила во сне и случайно забрела в ещё какую-то комнату в доме, о которой не знала раньше?
И тут тёмный силуэт рядом с ней – Амелия принимала его за мебель – вдруг зашевелился и горячо задышал ей в шею.
