Я снова подняла брови. Трошкина стала задавать уточняющие вопросы, и под давлением общественности мамуля неохотно призналась, что во время нашего отсутствия занималась вредной самодеятельностью. Не выдержав вынужденного бездействия, наша писательница позвонила не только уборщице, но также двум тетушкам из нашей плавательной секции и еще Денису Кулебякину. И у всех у них она спрашивала, не видал ли кто, случайно, мужского трупа в шкафчике? Небрежненько так спрашивала, словно судьбой забытого зонтика интересовалась! Ей, типа, подумалось на досуге: а не было ли в раздевалке еще и мертвого мужика? Просто так, знаете ли, взбрело на ум, что он там вполне мог быть – до комплекта к убитой даме!
– Представляю, что все эти люди о тебе подумали! – фыркнула я.
– Важнее, что они мне говорили! – огрызнулась мамуля.
– А что они говорили?
– Одно и то же: труп был один-одинешенек! – мамуля в расстроенных чувствах подхватила отложенную Алкой булку и уплела ее с неподобающей жадностью. – Ах, как я огорчена! По всему выходит, что психоаналитик Пряников не зря выставил меня перед телезрителями кровожадным монстром с больной фантазией!
– Запишись к нему на прием, – зевнув, без должной чуткости посоветовала я.
Спать хотелось ужасно. Распрощавшись с Трошкиной, я увела удрученную мамулю домой, посоветовала ей руководствоваться фольклорным принципом «утро вечера мудренее» и завалилась на боковую. Очень хотелось верить, что новый день будет лучше и легче, чем только что завершившийся.
Как бы не так!
Утро началось с телефонного звонка. Аппарат в прихожей трезвонил, как колокола древнерусского городища ввиду подступающих монголо-татарских полчищ, но трубку довольно долго никто не снимал. Наконец в коридоре сердито хлопнула дверь, телефон заткнулся, а через секунду мою собственную дверь сотряс пинок, и голос братца Зямы возмущенно произнес:
– Дюха, ты обнаглела! Звонят тебе, а вставать должен я?!
– А папуля где? – вылезая в прихожую, спросила я в развитие дискуссии о том, кто в нашем доме должен бегать к телефону в неурочное время.
– Дюша, я крем мешаю! Не могу отойти от плиты! – виновато отозвался из кухни папуля.
– Крем? – мы с Зямой переглянулись и разом подобрели в предвкушении удовольствия.
Крем – это торт, а торт – это именно удовольствие. А с учетом размеров папулиных кондитерских изделий – очень большое удовольствие!
– Слушаю! – голосом сладким, как вожделенный крем, мурлыкнула я в трубку.
– Ин, это я! – скороговоркой сказала Люся. – Я чего звоню? Я звоню сказать, что ты можешь спать, сколько влезет.
– Оригинально! – желчно сказала я. – Знаешь, с этим еще уместнее было бы позвонить часика в три ночи! Зачем ты ждала до восьми утра?
– Я твоего домашнего телефона не знала, пришлось у Катьки спрашивать, – объяснила коллега, не оценив мой ядовитый тон. – Инок, шеф опять нас послал!
– Все туда же?
– Ага! Аж на неделю! – Люся тоскливо вздохнула, попрощалась и повесила трубку.
Я тоже опечалилась, но не сильно. Экономный Бронич то и дело отправляет нас с девчонками в отпуск без содержания. Обычно, правда, он разгоняет коллектив всего на день-другой, а там приходит в себя и понимает, что работать все-таки нужно. Но на этот раз скорбь шефа по поводу сорвавшейся сделки века была безмерно велика. Хорошо еще, если мы ограничимся недельным простоем.
– Ну, спать так спать! – я вернулась к себе и снова бухнулась на диванчик.
Минут сорок старательно наживала пролежни, а потом папуля позвал меня завтракать.
Торт, густо намазанный кремом и щедро посыпанный какой-то трухой, выглядел подозрительно, так как очень напоминал вчерашнюю кучу сырых опилок. Зяма, явившийся к завтраку в халате и сеточке для волос, так и спросил:
– А из чего у нас десерт? Не из отходов целлюлозно-бумажного производства, я надеюсь?
Папуля терпеливо объяснил, что стружка на тортике не древесная, а кокосовая и ореховая, но Зямина тревога не вполне улеглась. Братишка явно не забыл, как однажды сожрал несъедобный макет пирога, сделанный папулей для какой-то выставки из папье-маше и пластилина. Самое интересное, наш обжора даже не догадался, что пирог несъедобный, пока ему об этом не сказали!
В разгар беседы о сомнительном кондитерском сырье явилась мамуля. Голова у нее была туго перевязана белым полотенцем, как у японского камикадзе. Дополнительное сходство с упомянутым персонажем мамуле придавали суженые глаза и ожесточенное выражение лица.
– Голова болит после вчерашнего, – сквозь зубы процедила она, встретив мой вопросительный взгляд.
Я точно помнила, что накануне мы не злоупотребляли спиртным. Очевидно, мигренью мамуле отозвались вчерашние переживания.
Слабым взмахом руки она отказалась от горячего завтрака, взяла чашку кофе, хлебнула, сморщилась и неприязненно спросила:
– Кто знает, куда усвистела наша пенсионерка? С моей сумкой для ноутбука!
– Бабуля куда-то ушла? – удивилась я. – Рассталась со своей любимой половинкой?
Своей любимой половинкой бабуля нежно называет диван, с которым она сливается в одно целое при каждом удобном случае. Оторвать ее от возлюбленного лежбища может только нечто экстраординарное. Пожар, например. Поскольку возгораний у нас в доме не случалось с тех пор, как мамуля в приступе самоедства и в подражание Гоголю спалила в духовке свою первую, неудачную рукопись, было непонятно, что же могло выкурить лежебоку-бабулю на мороз ранним декабрьским утром. Мы быстро выяснили, что усвистела она, как выразилась мамуля, в промежутке между семью и восемью часами, когда я, мама и Зяма спали, а папуля бегал в соседний двор к приезжему торговцу за свежими деревенскими яйцами для торта.
– И что она могла унести в моей сумке для ноутбука? – волновалась мамуля.
– Может, сам ноутбук? – вполне логично предположил Зяма.
Мамуля нахмурилась пуще прежнего и сбегала проверить, на месте ли ее высокотехнологичное орудие труда. Оно было на месте.
– Ну, что вообще удобно носить в сумке для ноутбука? – задумалась я.
Зяма открыл рот, но я быстро сказала:
– Молчи, твою версию мы уже знаем.
– Эта сумка хороша тем, что она влагонепроницаемая и мягкая, – с готовностью начала фантазировать мамуля. – Я бы носила в ней… Гм… Скажем, принадлежности для бассейна…
Я кашлянула.
– Ну, про бассейн не будем, – смешалась мамуля.
– А я бы носил в ней яйца! – мечтательно сказал папуля. – Куриные. Сырые. Они бы там не бились.
– А я бы тогда носил в этой сумке бутылки! – включился в игру Зяма. – Коньячок там, ликерчик, винцо для милых дам, то-се…
Разыгравшееся семейство требовательно посмотрело на меня.
