– Так это твои лыжи? А зачем они тебе?
– Это были мои лыжи! – со скорбью в голосе ответила мамуля, особо выделив глагол прошедшего времени. – Папа предложил мне встретить Новый год на Красной Поляне и купил их.
– О, пардон! – виновато пробормотал Зяма, вытаскивая из-под задницы неуютный деревянный обломок.
Покаянно повесив голову, он протянул лыжный меч мамуле, и она немедленно посвятила сына в рыцари не сильными, но частыми ударами по плечам и спине. Из халатного бархата просочилось пыльное облачко. Я чихнула и вернулась к себе, чтобы не мешать воспитательному мероприятию и заодно не дышать пылью.
Залезая под одеяло, я слышала, как мамуля за дверью отчитывает Зяму сначала за погубленные лыжи, а потом за пагубные привычки.
– Что я вижу! Мой сын напился мертвецки пьян и сломал лыжи! Запомни, Казимир, я не желаю, чтобы это повторялось и впредь! – негодовала мамуля, вероятно, имея в виду неизбежную покупку папулей новых лыж. – Все, разговор окончен! Иди спать, живой труп!
Почтительный сын безропотно уполз в свою комнату, мамуля ушла к себе, а у меня всякий сон пропал окончательно. Внезапно слова про живой труп, обрывки моего недавнего сновидения, встреча у гастронома с парнем без штанов, воспоминание о приключениях голого Руперта в бассейне – все смешалось, как химикаты в пробирке. Гремучая смесь забурлила и взорвалась ослепительной идеей! Я снова отбросила одеяло и побежала в комнату родителей, торопясь поделиться ею с мамулей, пока та не уснула.
Она уже легла в постель и уютно сложила ладошки под щекой, но я бесцеремонно потрясла ее за плечо и горячо зашептала:
– Ма! Я поняла! Мы не того искали!
– М-м-м?
– Мы думали, что в шкафчике было мертвое тело, но это вполне мог быть не труп, а живой мужик! Ты приняла его за покойника, потому что он неподвижно и безмолвно сидел в неестественной позе, причем в таком месте, где нормальные люди обычно не сидят. К тому же этот ненормальный был мокрым, он замерз, и поэтому тело показалось тебе холодным!
– Так, значит, пропавший труп жив! – бурно обрадовалась мамуля.
– Басенька, дорогая, ты не могла бы обсуждать свои творческие планы немного потише? – сонно пробормотал папуля, заползая поглубже под одеяло.
– Да-да, дорогой! – проворковала она и сделала мне ручкой, давая понять, что военный совет мы проведем позже.
– Еще пара слов! – шепнула я. – Важная информация! Голый парень, который вчера бегал по крышам гаражей, тоже не жмурик, он просто сексуально озабоченный псих. Очень даже живой! Его видела не только ты, но и я, и Денис, и даже Барклай.
– Я счастлива! – вполне искренне сказала мамуля и бухнулась на подушку.
– И я ее понимаю! – умилился мой внутренний голос. – Все живы, все зрячие, а псих совершенно чужой – действительно, счастье!
Выходя из комнаты, я услышала, как мамуля бормочет:
– К черту лыжи! Надо сказать Боре, что я не так уж сильно нуждаюсь в активном отдыхе на лоне природы. У меня нервы как канаты! Еще не построили тот дурдом, в который я попаду!
И ее уверенности можно было только позавидовать.
Глава 13
Римма Кондачкова отправилась на сбор урожая к мусорным бакам в несусветную рань. Еще не было шести утра, когда она по шаткой деревянной лесенке с подгнившими ступеньками спустилась с чердака над заброшенной голубятней и направилась к мусорке, зябко кутаясь в драное пальтецо.
Рюмке было плохо и очень хотелось выпить, чтобы стало хорошо. Шанс разжиться средствами на покупку дешевой самогонки у нее был. Рюмка не зря полночи наживала ячмень у сочащейся сквозняком щели в дощатой стене, наблюдая за окнами Мишки Мясника. Толстомордый и хамовитый владелец частного колбасного цеха опять устроил в своей просторной двухэтажной квартире знатную гулянку. Рюмка по опыту знала, что пьют Мишкины гости будь здоров, и с волнением ждала окончания вечеринки, чтобы следом за хозяином праздника увязаться на помойку. Въедливые тетки из эпиднадзора приучили Мясника свято, как библейские заповеди, чтить санитарные правила, так что мусор из дома он выносил без промедления. Рюмка обоснованно надеялась собрать за Мишкой знатный урожай пустых бутылок.
Пьяные и веселые гости Мясника разошлись в шестом часу утра, и следом за последней спотыкающейся парочкой на крыльцо выкатился сам Мишка: толстый, краснощекий, в спортивном костюме и распахнутой куртке-олимпийке с надписью «Россия». Олимпийский Мишка в каждой лапе держал по пакету с мусором. Пакеты шуршали и звякали, суля Рюмке в скором будущем радость и счастье.
Тихой тенью она проследовала за хлебосольным колбасником к помойке у гастронома, дождалась Мишкиного ухода и коршуном ринулась на заметно пополнившийся контейнер.
Мясник не обманул ее ожиданий, даже более того: он без разбору свалил в свои мешки полтора десятка пустых бутылок, среди которых Рюмка обнаружила одну едва ополовиненную. Это существенно приблизило ее к состоянию полного счастья.
Жадно выхлебав из горлышка противно сладкий, но похвально забористый ликер, Рюмка по-хозяйски сложила пятнадцать пустых бутылок в принесенный с собой латаный мешок. Прежде чем взвалить большой угловатый оклунок цвета старого асфальта на спину, Рюмка оглядела его с материнской нежностью. Она могла бы сказать про свой полный мешок словами Ослика Иа: «Мой любимый цвет! Мой любимый размер!». Тащить мешок на коммунальный чердак Рюмка не собиралась. Она знала, что там не избежать дележа добычи. Рюмке надо было дождаться восьми часов – открытия пункта приема стеклотары, и она заранее придумала, как поступить: да просто спрятать до той поры свое добро от алчной бездомной братии. На ближайшем пустыре грязно-серый мешок при должной сноровке можно было вполне надежно замаскировать под земляную кочку.
Пригнувшись под тяжестью мешка, Рюмка серой тенью шмыгнула в опасный, как Фермопилы, проход между гаражами и на сей раз миновала узкое место благополучно. Над пустошью висел сизый туман, но Рюмка хорошо знала местность. Она быстро нашла гнилой пень, под корнями которого вырыли нору бродячие собаки, осторожно опустила на землю свой мешок, и тут увидела в яме что-то серое, лохматое.
– А ну, пшла отсюда! – скомандовала Рюмка, благоразумно вооружившись против четвероногого конкурента увесистой бутылкой из-под шампанского.
Лохматый ком не шевельнулся. Рюмка осторожно подпихнула его ногой и поняла, что никакая это не собака. Она наклонилась, дернула за серые космы и вытянула из норы небрежно скомканный шерстяной платок из тех, в какие любят кутаться древние старушки, приторговывающие в подземных переходах жареными семечками.
– Во пруха пошла! – не сдержала радости Рюмка.
Она спрятала под пенек мешок и шикарным жестом набросила на плечи лохматую шаль. Не новый, но большой и очень теплый платок из козьего пуха укутал ее хилую фигуру с головы до колен. С таким аксессуаром нищенский наряд стал выглядеть много приличнее. Общую благоприятную картину портила только обувь. Топая к своему «спальному корпусу» кружным путем – через пустырь, в обход гаражей, мимо стоящего на отшибе колбасного цеха Мишки Мясника, благослови его бог, Рюмка с сожалением посматривала на выглядывающие из-под лохматого подола старые калоши. Дырявые резиновые боты, обутые на мужские носки, изъеденные молью до состояния кружевных чулочков, были ужасны, но с этим ничего нельзя было поделать. Целые башмаки и носки на помойке, с которой одевалась вся бездомная братия микрорайона, попадались раз в сто лет и ценились как редчайший дар небес.
