– Ах ты, гадина! – ругался Гришка, пытаясь ухватить верткую Рюмку за ногу в ворованом сапоге. – А ну, отдай! Отдай!
Рюмка, с пьяных глаз вообразившая, будто на нее, сильно похорошевшую в обновах, напал насильник, отбрыкивалась и истошно вопила:
– Помогите, люди добрые-е-е!
Против обыкновения, добрые люди появились без промедления. Милицейская патрулька вынырнула из тумана, уютно рокоча мотором и любопытно сверкая фарами. Младший сержант Дорожкин приоткрыл дверцу, некоторое время с весьма умеренным интересом понаблюдал любительский бой уличных боксеров в весе мухи, никакого внимания к своей персоне не дождался и, наконец, лениво гаркнул:
– А ну, цыц, вы, оба!
И в наступившей тишине устало спросил:
– В чем дело, граждане?
– Воровка! – вскричал в ответ Григорий и исхитрился сдернуть сапог с правой ноги зазевавшейся Рюмки, на основании чего та выдвинула встречное обвинение:
– Насильник! Вишь, раздевает меня!
– Да кому ты нужна, чучело! – завопил Гришка и нацелился на левый сапог.
Рюмка снова завизжала, как зубоврачебная бормашина на высоких оборотах. Младший лейтенант Дорожкин под наплывом неизбывных воспоминаний детства неуютно поежился.
– Саня, давай пока повяжем обоих, а там разберемся! – болезненно морщась, из-за руля крикнул Дорожкину его напарник.
Он вылез и помог младшему лейтенанту затолкать накрепко сцепившихся спарринг-партнеров в милицейский «бобик».
Новый телефонный слизень заголосил рано утром, в самом начале восьмого. Папуля уже не спал, возился на кухне. Он снял трубку и вскоре постучал в мою дверь:
– Дюша, это тебя!
Зевая, я вышла из комнаты и приняла из рук в руки упругий зеленый хвост:
– Слушаю.
– Это Инна? – заискивающе спросил женский голос. – Я насчет того носка. Это я, я потеряла! Можно его забрать?
– Какой носок? – я не поняла, о чем речь.
Клянусь, я не притворялась, я и впрямь забыла о своей вчерашней находке.
– Ну, носок с деньгами! – моя собеседница заволновалась. – Ты же Инна? Тут так и написано: звонить Инне. Что, нашла мои деньги и решила не отдавать?!
– Ах, этот носок! – я снова зевнула. – Говорите, сколько у вас там было денег?
Кто бы что обо мне ни думал, я не дурочка. Разумеется, я не собиралась отдавать бесхозный кошель первому, кто позвонит, без всякой проверки.
– Ну… Рублей сто, наверное? – с надеждой предположила женщина. – Или, может, пятьдесят?
– Еще есть версии? – холодно поинтересовалась я.
– Ну, рублей двадцать хотя бы! – взмолилась она.
– Все с вами ясно, гражданка. Освободите линию! – сурово потребовала я. И добавила специально, чтобы окончательно отбить у непорядочной тетки всякое желание продолжать разговор: – Тут вам милиция, а не балаган!
Гудки в трубке послышались раньше, чем я закончила фразу. Очень довольная тем, как я отшила мелкую мошенницу, я вернулась досыпать, но не успела даже улечься.
– Дюша, снова тебя! – позвал папуля.
– Небось, опять Инну спрашивают? – шепотом уточнила я, принимая трубку.
Папуля кивнул. Тогда я нарочито сердито кашлянула и строгим голосом с обилием не свойственных мне басов проревела в трубку:
– Следственный отдел, слушаю!
Второй желающий общаться с Инной потерялся мгновенно, но на смену ему почти сразу же пришел третий. За полчаса я повторила звучное словосочетание «следственный отдел» еще четыре раза и стократно прокляла свою редкую порядочность. Зачем я написала это дурацкое объявление? Зачем вообще взяла фаршированный пятаками носок? Денег в нем всего-то две с половиной сотни, и те чужие, а хлопот на целый миллион, и все мне!
Я представила, что проведу целый день в обнимку с телефонным слизнем, повторяя, как заведенная: «Следственный отдел, следственный отдел!», и поняла, что к вечеру свихнусь. И что тогда? Во-первых, меня уволят из рекламного агентства. Там психи-сотрудники не нужны, хватает чокнутых клиентов… Во-вторых, никто на мне не женится, даже Денис Кулебякин. В самом лучшем случае, капитан возьмет меня не замуж, а на работу – как раз в следственный отдел, автоответчиком!
Вообразив свою дальнейшую безрадостную жизнь, я очень расстроилась и едва не заплакала. Добрый папуля, одеваясь к выходу, поглядывал на мою унылую физиономию с нескрываемым беспокойством и наконец не выдержал:
– Детка, я иду в гастроном. Тебе ничего не надо? Может, хочешь шоколадку или мороженое?
Волшебное слово «гастроном» отозвалось в моем организме всплеском умственной активности. Я мгновенно сообразила, что именно мне действительно необходимо, и горячо попросила папулю сорвать со стены магазина объявление, причиняющее мне столько неудобств в настоящем и грозящее разрушить мою жизнь в ближайшем будущем. Папа пообещал мне помочь, ушел, и вскоре звонки алчных граждан в самозванный следственный отдел прекратились.
К сожалению, к этому моменту мне уже расхотелось спать. Я пошла в кухню и с удовольствием обнаружила в обмотанной полотенцем кастрюле свеженькие картофельно-яблочные оладьи с корицей и черным перцем. Этот свой шедевр «из раннего» папуля-кулинар лет за пять довел до совершенства и частенько готовит нашему семейству на завтрак. Я решила приступить к трапезе, не дожидаясь папулиного возвращения из гастронома со свежей сметаной. Поставила на огонь чайник, и вскоре на его бодрый свист пришла мамуля. Она была свежа, как утренняя роза, и бодра, как трель жаворонка.
– О, готовы оладушки? – мамуля потерла руки и потянулась за чашкой.
В этот момент снова зазвонил телефон. Я неохотно пошла в прихожую, сняла трубку и уныло пробасила:
– Следственный отдел!
– Ой, кто это? – оробела Трошкина.
– Алка, это ты? – Я обрадовалась и заговорила своим нормальным голосом: – Не обращай внимания, это я так шучу.
– Значит, ты еще ничего не знаешь, – подружка мой легкомысленный тон не поддержала. – И Варвара Петровна не знает?
Трошкина была серьезна, даже озабочена. Мне стало ясно, что то знание, которым она, в отличие от нас с мамулей, уже обладает, не принесло ей ни малейшей радости. Это пугало. Я оглянулась на мамулю. Счастливая, как дитя, она перебрасывала с ладошки на ладошку горячий оладушек и старательно дула на него, пуча щеки, как играющий на рожке амурчик. Было ясно, что она-то уж точно никаких плохих новостей не получала. Пока. Я знала, что за Алкой не заржавеет нарезать правду-матку на три порции.
Я не ошиблась.
– Спускайтесь ко мне, – оборвал затянувшуюся паузу в разговоре встревоженный голос Трошкиной.
Борис Акимович Кузнецов шагал по тропинке к гастроному, церемонно раскланиваясь со знакомыми, беззаботно насвистывая и игриво помахивая сумкой. Утро было серым, туманным, но обещало позже превратиться в ясный день. Бориса Акимовича это радовало. Ближе к обеду он собирался опробовать модернизированный рецепт клинкового сыра, который в идеале нужно было вывешивать на просушку не в закрытом помещении, а на свежем воздухе. По этой причине атмосферные осадки представлялись Борису Акимовичу крайне нежелательными.
