Между тем самозванцу удалось все же склонить на свою сторону польского короля Сигизмунда III, который, отказавшись помогать претенденту на русский престол официально, тем не менее позволил ему собирать в Речи Посполитой наемные войска. В августе 1604 г., имея под своим началом небольшое (4–5 тысяч человек) войско, Лжедмитрий выступил к границе Московского государства. Борис Годунов, узнав от своих осведомителей о начале похода, в конце сентября 1604 г. отправил в Речь Посполитую своего посланника Постника Огарева; в ноябре в империю Габсбургов выехал в ранге гонца переводчик Посольского приказа Ганс Англер, который будет обличать «нехристианское» поведение короля Польши и уверять императора, что самозванец не имел бы прав на русский престол, даже если бы он не был самозванцем…
Тем временем войско Лжедмитрия уже добилось первых успехов: пограничный Моравский острог без боя отворил ему ворота. Этому примеру последовали другие города Северской земли – Чернигов и Путивль, жители которых присылали к «царевичу» закованных в цепи царских воевод. «Дмитрий Иванович» демонстрировал милость: пленных освобождали, прощая им службу узурпатору «по неведению». Полной противоположностью действиям самозванца были действия отправленных в Северскую землю царских войск, жестоко и без особого разбора расправлявшихся с населением уездов, перешедших на сторону Лжедмитрия. И этим царь Борис еще больше отвращал от себя собственных подданных. К войску претендента на московский престол присоединились запорожские и донские казаки, за счет чего силы самозванца возросли до 15 тысяч человек. Однако взять Новгород-Северский, одну из ключевых крепостей региона, ему не удалось. Город мужественно оборонял окольничий воевода Пётр Фёдорович Басманов (брат которого годом ранее пал в бою с восставшими холопами атамана Хлопко). На выручку Новгороду-Северскому к середине декабря подоспела 40-тысячная царская рать под командой боярина Фёдора Ивановича Мстиславского (которому в случае победы была обещана рука царевны Ксении). Вероятно, царь Борис был в тот момент на краю отчаяния, если собирался выдать столь горячо любимую дочь за своего сверстника, человека, перешагнувшего пятидесятилетний рубеж. Сражение у стен Новгорода-Северского, развернувшееся 21 декабря 1604 г., тем не менее успеха царской рати не принесло: воеводу князя Мстиславского ранили, а его войско вынуждено было отступить.
Битва при Добрыничах
Перегруппировавшись, годуновские войска получили подкрепления, которыми командовал боярин князь Василий Иванович Шуйский, тот самый, что возглавлял следственную комиссию в Угличе в 1591 г. 21 января 1605 г. у села Добрыничи произошло новое сражение. На сей раз, хотя силы сторон и были примерно равны (по 20 тысяч человек с каждой стороны), удача сопутствовала царским воеводам: Лжедмитрий был наголову разгромлен, едва не попал в плен и с остатками войска бежал в Путивль. Воеводы Бориса Годунова, вместо того чтобы преследовать неприятеля, занялись осадой небольшой крепости Кромы, в которой держал оборону казачий атаман Андрей Корела с тремя сотнями казаков.
Путь следования Григория Отрепьева в Литву и Польшу и поход Лжедмитрия I на Москву
В отдаленные края огромного Московского царства вести доходили с большим опозданием. В феврале 1605 г., когда в Москве получили уже вести о победе под Добрыничами, под Архангельском ссыльный старец Филарет Романов стал вести себя, мягко говоря, странно. Монаха, который жил с ним в одной келье, он «в ночи… лаял, и с посохом к нему прискакивал, и из кельи его выслал вон, и в келью ему… к себе и за собою ходити никуда не велел. И живет де старец Филарет не по монастырскому чину, всегды смеется неведомо чему, и говорит про мирское житье, про птицы ловчие и про собаки, как он в мире жил, и к старцом жесток… лает их и бить хочет, а говорит де старцом Филарет старец: «Увидят они, каков он вперед будет». А ныне де в Великий пост у отца духовного тот старец Филарет не был… и на крылосе не стоит».
В другом уголке Руси, в Нижнем Новгороде, тоже ходили разговоры о грозных событиях, происходивших на юго-западных рубежах страны. Очень интересны слова, сорвавшиеся с губ нижегородского дьяка Алексея Карпова в перебранке с воеводой Михаилом Молчановым (последний не преминул, в духе эпохи, донести на обидчика): «Дьяк Олексей Карпов… меня лаял и безчестил, и позорил, и называл твоим государевым… изменником: два де вас воры ведомые во всем… Московском государстве (а другого вора имянем не сказал), да и тот де тебе не пособит, на кого де ты и надеешься». Молчанов тут же поспешил отвести от себя подозрения, повернув неосторожные слова дьяка другой стороной: «А я, холоп твой, надеюсь во всем на тебя, государя… а окроме Бога и тебя, милосердого государя… надежи не имею ни на кого».
Борис Годунов еще успел отпраздновать победу под Добрыничами: 8 февраля 1605 г. в Москву привели три тысячи пленных, 17 захваченных знамен и 11 барабанов. Успел отправить под Кромы думного дьяка Афанасия Власьева «пенять и расспрашивать, для чего от Рыльска отошли». Успел отдать распоряжение о раздаче денежного жалованья служилым людям, стоявшим лагерем под Кромами. Успел отпраздновать Пасху, которая праздновалась в тот год 1 апреля. 13 апреля 1605 г. Борису Фёдоровичу внезапно стало плохо: с трудом дойдя после трапезы до постели, он позвал докторов. Вскоре у него отнялся язык. По описываемым в источниках XVII в. признакам, у него случился апоплексический удар (инсульт). Правда, по Москве моментально поползли слухи о том, что причиной смерти государя был яд, который, возможно, неправедный царь Борис выпил сам, страшась неизбежного возмездия от царевича Дмитрия. Агония продолжалась около двух часов, и умирающего царя едва успели перед кончиной (как когда-то Ивана Грозного) постричь в монахи под именем Боголепа. Похоронили его в Архангельском соборе Кремля, но вечного покоя под сводами родовой усыпальницы московских государей он так и не обрел.
Портрет Лжедмитрия I. Гравюра Л. Килиана
«Агенты Дмитрия Самозванца убивают сына Бориса Годунова». Художник К. Маковский
Гробница Годуновых в Троице-Сергиеве монастыре
Дальнейшие события развивались с удивительной скоростью. Не прошло и месяца, как царские войска, подбитые к мятежу собственным воеводой Петром Басмановым, под Кромами 7 мая присягнули «царевичу Дмитрию Ивановичу». Нареченный царем шестнадцатилетний сын Бориса Годунова, Фёдор Борисович («отрок дивный, благолепием цветущий, как цветок дивный в поле, Богом украшенный… отцом своим наученный книжному почитанию, в ответах дивный и сладкоречивый; пустошное и гнилое слово никогда с уст его не исходило»), так и не успел венчаться на царство: 1 июня восставшие москвичи свергли правительство Годуновых. И двух месяцев не минуло с момента смерти Бориса Фёдоровича, когда его жена («Малютина дочь») и сын были удавлены по приказу Лжедмитрия. Останки Бориса Годунова с позором выбросили из гробницы и перезахоронили в Варсонофьевском монастыре. Дочь Бориса, царевна Ксения, была сделана наложницей самозванца, а затем пострижена в монахини под именем Ольга. Внучка Малюты Скуратова, никогда не видевшая своего страшного деда, дочь царя Бориса, на которую он никак не мог насмотреться, несостоявшаяся невеста нескольких принцев и невольная любовница Лжедмитрия I, она переживет свою семью на 17 лет. Ей, как и всему народу, который вопреки Пушкину вовсе не «безмолвствовал», а, напротив, радостно приветствовал в Москве «царевича Дмитрия Ивановича», суждено было убедиться, что бурные и кровавые события последних недель – вовсе не эпилог «Русского Макбета», а кровавый пролог разгорающейся в стране Смуты. Ксении-Ольге еще предстояло выдержать в Троице-Сергиевом монастыре 16 месяцев осады войсками Лжедмитрия II, стать свидетельницей сожжения Москвы польско-литовским гарнизоном, быть ограбленной казаками атамана Заруцкого из I Ополчения и прожить последние годы жизни во владимирском Успенском Княгинином монастыре, оплакивая горькую участь своей семьи:
