В период правления Бориса Годунова было завершено строительство пограничного форпоста Московского царства, защищавшего его северные рубежи, – Соловецкой крепости. Возведение оборонительных сооружений на Большом Соловецком острове в Белом море началось еще в конце царствования Ивана Грозного, в 1582 г. К 1594 г. строительство было завершено, и монастырь обзавелся первоклассной крепостью, которую лишь однажды – в 1611 г. – решился атаковать наиболее вероятный в тех водах противник – шведский флот. Окружность достигавших семиметровой толщины стен Соловецкой крепости превышала версту, высота стен доходила до 11 метров; пять крепостных башен давали отличный обзор подступов к обители. Монастырь оказался настолько хорошо укрепленным, что во второй половине XVII в., во время церковного раскола, отряд царских стрельцов семь с половиной лет безуспешно осаждал крепость и сумел овладеть ею лишь благодаря измене одного из монахов. И даже в 1854 г., во время Крымской войны, английская эскадра не смогла овладеть этой твердыней, возведенной двумя с половиной веками ранее, при Иване Грозном и Борисе Годунове.
Стучали плотницкие топоры и в самой Москве, где в 1591–1594 гг. под присмотром зодчего Фёдора Коня развернулось строительство укреплений Белого города и деревянного Скородома. Затягивались старые раны, полученные страной в прежние годы. Но некоторые болезни, оставаясь неисцеленными, прогрессировали. Еще в конце правления Ивана IV указом о «заповедных летах» было ограничено право крестьянского перехода в Юрьев день. Сначала эта мера позиционировалась как временная, вызванная разорением помещиков в условиях Ливонской войны. Однако, как известно, «нет ничего более постоянного, чем временное». Заповедные годы, в которые переход запрещался даже в Юрьев день, следовали один за другим, не оставляя крестьянину, постепенно утрачивающему остатки свободы, иного пути на волю, кроме бегства. И правительство Бориса Годунова было вынуждено принимать ответные меры. В 1597 г. был издан указ об «урочных летах», по которому был установлен единый пятилетний срок сыска беглых крестьян. Те из них, кто бежал от помещика ранее 1592 г., возвращению прежним владельцам не подлежали, прочие же в случае поимки должны были быть переданы старым хозяевам. Оставались две дороги – «противусолонь», навстречу солнцу, в Сибирь, либо на неспокойные южные рубежи, в казаки, поскольку всякий знал – «с Дону выдачи нет».
Угличский детектив
Никто этого не знает, и никогда теперь не узнает. Не знаем же мы вот до сих пор: царь Борис убил царевича Димитрия или же наоборот?
Венедикт Ерофеев. Москва – Петушки
Современники Бориса Годунова, а вслед за ними исследователи российской истории рубежа XVI–XVII вв. приписывали этому человеку самые различные преступления, список которых «сделал бы честь» самому отъявленному преступнику. Молва приписывала Борису Годунову отравление (или удушение) царя Ивана Грозного в 1584 г.; расправу над соперником в борьбе за власть князем Иваном Шуйским в 1587 г.; отравление последней наследницы Старицкого княжеского рода, восьмилетней праправнучки Ивана III принцессы Евдокии Магнусовны в 1589 г.; отравление в 1591 г. в Астрахани крымского царевича Мурад-Гирея; организацию набега крымских татар на Москву и в том же 1591 г. поджог столицы; убийство в 1594 г. собственной племянницы царевны Феодосии Фёдоровны (которой не исполнилось и двух лет); отравление царя Фёдора Ивановича в 1598 г.; расправу (вплоть до физического устранения) по сфальсифицированному доносу с боярской семьей Романовых в 1600 г.; отравление жениха собственной дочери, датского принца Ханса, в 1602 г.; отравление собственной сестры, царицы-инокини Александры Фёдоровны, в 1603 г. Ознакомление с перечнем приписываемых Годунову преступлений способно создать впечатление, что мы имеем дело с преступником, маниакально одержимым склонностью к убийству венценосцев и членов их семей, а особенно несовершеннолетних детей. И в ряду всех этих злодеяний наособицу стоит самый широко известный грех Бориса Годунова – убийство в 1591 г. в Угличе восьмилетнего царевича Дмитрия, младшего из сыновей Ивана Грозного. Если о крымском царевиче Мурад-Гирее, принцессе Евдокии Магнусовне или царевне Феодосии большинство наших современников никогда даже и не слышали, то редкий человек при упоминании имени царевича Дмитрия не вспомнит о Борисе Годунове (и наоборот, услышав о Годунове, не свяжет его имя с угличским убийством). Воистину, как говорил булгаковский Иешуа Га-Ноцри Понтию Пилату: «Раз один – то, значит, тут же и другой! Помянут меня, – сейчас же помянут и тебя!» Такова уж «волшебная сила искусства»: пушкинские «мальчики кровавые в глазах» и «царь-ирод» Мусоргского прочно заняли место в сознании любого образованного русского человека.
Город Углич – церковь Димитрия на крови
Царевич Дмитрий был рожден 19 октября 1582 г. (последнем шестом, по другим данным – седьмом) браке царя Ивана Грозного с Марией Фёдоровной Нагой. По церковным правилам XVI в. жениться позволялось не более трех раз, поэтому сегодня нередко пишут о том, что брак царя Ивана IV был незаконным, а царевич соответственно являлся незаконнорожденным, бастардом. Однако следует помнить, что церковь, несмотря на недвусмысленные запреты четвертого и последующих браков, для Ивана Васильевича сделала исключение, позволив ему за восемь лет венчаться еще трижды. Браки Ивана Грозного были венчанными и соответственно законными. Не считал своего младшего сына бастардом и сам Иван IV, выделивший ему по завещанию небольшое удельное княжество с центром в поволжском городе Угличе. Заметим, что ни у кого при дворе не возникло и мысли о том, что «незаконнорожденный» царевич не имеет права наследовать умершему царю. Более того, один из членов регентского совета при царе Фёдоре Ивановиче, Богдан Бельский, даже предпринял попытку возвести полуторагодовалого царевича Дмитрия на престол в обход его старшего брата.
Конечно, сомнения в законности и правах царевича Дмитрия Угличского могли возникать в головах заинтересованных лиц. Но в условиях чрезвычайно сложной династической ситуации, сложившейся в Москве, эти соображения должны были отступить на второй план. Царь Фёдор, женатый с 1575 г., по-прежнему не имел детей, и к 1591 г. единственным его наследником оставался младший брат, царевич Дмитрий. В случае смерти царя Фёдора (не отличавшегося, кстати, железным здоровьем) все рассуждения о незаконности шестого брака Ивана Грозного, в котором появился на свет угличский удельный князь, были бы немедленно забыты.
Царевич Дмитрий. Портрет из «Титулярника» 1672 г.
Те, кто обвиняет в убийстве царевича Дмитрия Бориса Годунова, утверждают, что уже тогда в голову всесильного правителя закралась мысль о возможности наследовать бездетному царю Фёдору. На это можно возразить, что царь был тогда еще вовсе не старым человеком (в 1591 г. ему исполнилось 37 лет) и у него еще вполне могли появиться дети. И более того, в 1592 г. у царской четы появился долгожданный первый ребенок – царевна Феодосия (впрочем, как оказалось, этот ребенок был и последним). Кстати, царевна Феодосия оказалась невольной виновницей едва ли не единственной известной нам размолвки между Борисом Годуновым и царем Фёдором. Борис Фёдорович, не уведомив о том государя, начал переговоры с послом Священной Римской империи о возможном в будущем браке царевны с одним из членов императорской семьи Габсбургов. Узнав об этом, царь Фёдор пришел в ярость и в лучших традициях своего скорого на расправу отца отходил «лорда-протектора» своим посохом. Но в любом случае предполагать, что Борис Годунов мог предвидеть последовавшую через несколько лет смерть царя Фёдора, равно как и быть уверенным в том, что в его семье так и не появится наследник, Борис Годунов, разумеется, не мог.
