Задумчиво склонив голову к плечу, я созерцала зямоподобного парня, пока он не обернулся. Это был мой дорогой брат, точно. Его скуластую физиономию я могла бы перепутать разве что с божественным ликом Брэда Питта, но вообразить себе Питта рыжим, длинноволосым и почти двухметровым было свыше моих слабых женских сил.
Встретив мой неотступный взгляд, Зяма распрощался с партнершей по ритуальным танцам и подошел ко мне.
– Привет, Дюха! – сказал он и звонко чмокнул меня в щечку, заодно шепнув на ушко:
– Не смотри на меня, как на фамильное привидение!
– Но ты рыжий! – шепнула я в ответ. – И загорелый, как Бандерас! И глаза у тебя почему-то черные!
– За Бандераса спасибо, но свои черные глаза я купил в магазине «Оптика», это однодневные кроющие линзы, – скороговоркой объяснил Зяма. – Загар, правда, мой собственный, а вот рыжий цвет волос тоже одноразовый, спасибо оттеночному гелю. Как по-твоему, меня в таком виде можно узнать?
– Узнать – нет, запомнить – да! – ответила я и глазами указала рыжеволосому черноглазому братцу на Дашеньку, которая взирала на него с благоговейным восторгом.
– Ах, Дюха, не время для этого, – пробормотал Зяма. – Пардон, мадам!
Он по-гусарски четко поклонился и снова убежал на дансинг. Я выгнула брови, не в силах осмыслить прозвучавшую фразу. Я не ослышалась, Зяма сказал, что ему некогда знакомиться с красивой женщиной?!
«Это может означать только одно: он уже плотно занят знакомством с другой красивой женщиной», – высказал свое веское мнение мой внутренний голос.
Это вполне могло сойти за объяснение. Я обернулась к Дашеньке, опоздавшей к раздаче, и развела руками:
– Извини.
– Что, и этот дуся тоже твой?! – завистливо спросила блистательная брюнетка, провожая голодным взором роскошную фигуру моего ветреного братца.
– Мой, мой, – рассеянно согласилась я.
– Везет тебе! – Дашенька вздохнула, как девочка, которой страшно приглянулась новая кукла подружки.
Не дожидаясь, пока она попросит у меня разрешения поиграть с моей ходящей и говорящей рыжей куколкой, я подалась в сторонку и употребила все свое дипломатическое искусство на то, чтобы освободить бедную Трошкину из плена активно соболезнующих ей граждан.
Глубокий траур сыграл с Алкой злую шутку – очень многие из присутствующих приняли ее за наиболее близкую и максимально скорбящую родственницу покойной Машеньки. Ошибка была вполне объяснима, я лично не увидела в большом зале никого, кто выглядел бы сиротливее и печальнее Трошкиной.
Примерно таким же несчастным выглядел только не по годам лысый парень с фотоаппаратом. Его физиономия была мне смутно знакома. Очевидно, мой образ тоже навевал фотографу какие-то не вполне отчетливые воспоминания, потому что он со мной заговорил, но как-то неуверенно. Чувствовалось, что парень тоже не помнит, где и при каких обстоятельствах мы с ним встречались.
– Привет! Ты тоже тут? – спросил он.
Вопрос был идиотский. Из чистой вредности мне захотелось дать соответствующий ответ. Я не лишила себя этого маленького удовольствия и сказала:
– Нет, что ты! Я сейчас в другом месте, а это высококачественное голографическое изображение!
– Понятно, – фотограф смутился и поспешно отошел от меня в дальний угол, откуда – я заметила это – несколько раз сверкнул в мою сторону вспышкой.
Я знала, что томная бледность мне к лицу, а маленькое черное платье – ко всему остальному, и не стала возражать против неожиданной фотосессии, даже наоборот, попозировала и с Зямой, и с Алкой, и с Дашенькой.
Трошкину буквально атаковали соболезнующие. Из вежливости она покорно слушала слова сочувствия, но смотрела при этом исключительно на Зяму, рыжая голова которого пламенела в сумраке скудно освещенного дансинга так, что невостребованной коряге в камине впору было обзавидоваться. Зяма, в отличие от Алки, печалился весьма умеренно, я бы сказала, чисто символически.
Я догадалась, что апгрейд Зяминой наружности произвел на Трошкину большое впечатление – чувствительная Алка подпала под обаяние образа мачо и затосковала.
– Может, тоже пойдем потанцуем? – предложила я.
– Это неприлично, – холодно ответила она, продолжая сверлить недобрым взглядом Зямину мускулистую спину.
Братишка снял пиджак, под которым была тонкая трикотажная футболка, отнюдь не скрывающая хорошо развитых бицепсов, трицепсов и прочих более или менее выдающихся украшений мужского торса в соответствующем анатомии ассортименте.
– Другие танцуют, а мы что, рыжие? – нажала я.
Трошкина посмотрела на меня с укором. Я поняла, что темы рыжины лучше не касаться, и дипломатично предложила подружке удалиться с поминальной тусовки, не дожидаясь традиционных пирожков. Это, конечно, тоже было неприлично, но я не видела никакого смысла в дальнейшем нашем пребывании на этом странноватом мероприятии. Я не смогла по достоинству оценить своеобразной красоты короля русского леса (я же не проктолог, чтобы любоваться гладкой розовой задницей!), так что никакого матримониального интереса к данному объекту у меня не возникло. А Зяма, похоже, и без моей помощи нашел замену почившей подружке Машеньке.
Когда мы с Трошкиной уходили из зала, приличествующая случаю умеренная народная скорбь окончательно уступила место зажигательному веселью. Поддатые гости массово пустились в пляс, и над толпой танцующих веселой белочкой прыгал новый рыжий хвост моего братца.
3
Дома было тихо, но в кухне горел свет. Я подумала, что это папуля задержался в пищеблоке, сочиняя меню на завтра, и пошла к нему в трепетной надежде получить поздний ужин. Я люблю вкусно покушать и не отношусь к числу тех скучных особ, которые после шести вечера заклеивают рот пластырем, чтобы, не дай бог, не слопать по рассеянности пару-тройку вредных для фигуры кексов. По-моему, хороший кекс так же полезен, как добрый секс. Более того, я не мыслю себе одного без другого.
Увы, с кексом этой ночью у меня не сложилось (а на секс в отсутствие Дениса и вовсе никакой надежды не было) – доброго папули, который не затруднился бы сочинить для милой доченьки экстренное ночное питание, на кухне не оказалось. За обеденным столом, растопырив острые старушечьи локти, сидели бабуля и ее подружка Раиса Павловна Солоушкина. Пожилые дамы пили слабенький чаек и при помощи мамулиного ноутбука вдохновенно играли на бирже. Моего появления азартные старушенции даже не заметили.
– Так! – строго сказала я, неслышно возникнув в дверном проеме. – Что тут у нас такое? Очередной сеанс безудержного поклонения золотому тельцу?
Бабуля с подружкой пристрастились к биржевым операциям недавно, но увязли в этом деле основательно. Прежде предприимчивые старушки ограничивались разгадыванием кроссвордов и головоломок, которые наловчились щелкать, как орешки. Журналы, публикующие шарады, безответственно поощряли эту публику денежными призами, наши мозговитые пенсионерки постепенно сколотили оборотный капиталец и однажды скачкообразно перешли на совершенно новый уровень игры.
