– Бывал.
– Кристина мне говорила. О, благодарю вас, – кивнул он официанту, который поставил перед ним стакан лимонада.
Беддоуз смотрел на Кристину. Они провели там неделю, ранней осенью. Оставалось только гадать, что именно она рассказала доктору.
– Мы заглянем туда в следующий приезд.
– Понятно. – Беддоуз отметил слово «мы», но не понял, о ком идет речь. – Вы собираетесь в ближайшее время снова приехать во Францию?
– Через три года. – Хайслип осторожно достал из лимонада кубик льда и положил на блюдце. – Я думаю, каждые три года мне удастся вырываться из больницы на шесть летних недель. Летом люди меньше болеют. – Он встал. – Извините, но мне надо позвонить.
– Вниз и направо, – пояснила Кристина. – Женщина тебя соединит. Она понимает по-английски.
Хайслип рассмеялся.
– Кристина не доверяет моему французскому. Говорит, с моим акцентом во Франции делать нечего. – Он было двинулся к двери, но вдруг остановился. – Я очень надеюсь, что вы пообедаете с нами, мистер Беддоуз.
– Дело в том, что у меня назначена одна встреча, – ответил тот. – Но я попытаюсь что-нибудь сделать.
– Хорошо. – Хайслип легонько коснулся плеча Кристины и с решительным видом покинул террасу.
Беддоуз наблюдал за ним, а в голове вертелась злобная мыслишка: «Внешне-то я куда интереснее, чем он». Потом повернулся к Кристине. Она рассеянно помешивала ложечкой чай, рассматривая кружащиеся чаинки.
– Вот почему волосы стали длинными и естественного цвета.
– Вот почему. – Кристина по-прежнему смотрела в чашку.
– И лак для ногтей.
– И лак для ногтей.
– И чай.
– И чай.
– И что ты рассказала ему о Сен-Поль-де-Венсе?
– Все.
– Перестань смотреть в эту чертову чашку!
Кристина медленно положила ложку, подняла голову. Ее глаза блестели, но губы не дрожали, хоть это и стоило ей некоторых усилий.
– Что значит – все?
– Все.
– Почему?
– Потому что мне не нужно что-либо от него скрывать.
– Как давно ты его знаешь?
– Ты слышал. Три недели. Нью-йоркский приятель попросил его передать мне привет.
– И что ты собираешься с ним делать?
Кристина посмотрела ему в глаза:
– На следующей неделе я собираюсь выйти за него замуж и улететь в Сиэтл.
– И каждые три года ты будешь возвращаться сюда на шесть летних недель, потому что летом люди меньше болеют.
– Совершенно верно.
– И это нормально?
– Да.
– Не слышу уверенности в голосе.
– Только давай обойдемся без психоанализа, – резко бросила Кристина. – Я сыта им по горло.
– Официант! – позвал Беддоуз. – Принесите мне, пожалуйста, виски. – Он перешел на английский, вдруг забыв, где находится. – А ты, ради Бога, выпей со мной.
– Еще чашку чая, – попросила Кристина.
– Да, мадам, – кивнул официант и отошел.
– Ты ответишь на мои вопросы? – спросил Беддоуз.
– Да.
– Я имею право задавать прямые вопросы?
– Да.
Беддоуз глубоко вдохнул, посмотрел в окно. Мимо проходил мужчина в пальто с поднятым воротником. Он читал газету и качал головой.
– Ладно, так что ты в нем нашла?
– Что я могу тебе на это ответить? Он – мягкий, добрый, делает добро людям. Ты в этом убедился сам.
– Что еще?
– И он меня любит, – тихо добавила она.
За все время их знакомства Беддоуз не слышал от нее этого слова.
– Он меня любит, – бесцветным голосом повторила Кристина.
– Я это видел. Бесстыдно.
– Бесстыдно.
– Теперь позволь задать еще один вопрос. Ты хотела бы встать из-за этого стола и уйти со мной?
Кристина отодвинула чашку с блюдцем, задумчиво перевернула чашку.
– Да.
– Но не встанешь.
– Нет.
– Почему нет?
– Давай поговорим о чем-нибудь еще, – предложила Кристина. – Куда ты полетишь в следующий раз? В Кению? Бонн? Токио?
– Почему нет?
– Потому что я устала от таких, как ты, – отчеканила Кристина. – Я устала от корреспондентов, пилотов, перспективных чиновников. Устала от всех этих талантливых молодых людей, которые постоянно куда-то улетают, чтобы сообщить целому миру о революции, заключить перемирие или умереть на войне. Я устала от аэропортов, устала провожать людей. Устала от того, что мне не разрешено плакать до взлета самолета, от необходимости всегда и всюду приходить вовремя. Устала отвечать на телефонные звонки. Устала от избалованной, всезнающей международной тусовки. Устала обедать с людьми, которых когда-то любила, а теперь должна вежливо болтать с их приятелями. Устала от того, что меня передают из рук в руки. Устала любить людей больше, чем они любят меня. Я ответила на твой вопрос?
– Более или менее. – Беддоуз удивлялся, что сидящие за другими столиками не обращали на них ни малейшего внимания.
– Когда ты улетел в Египет, я приняла решение, – ровным голосом продолжила Кристина. – Постояла у сетки ограждения, глядя, как заправляют громадные самолеты, вытерла слезы и решила: в следующий раз улечу я, а кто-то другой будет стоять с разбитым сердцем.
– И ты его нашла.
– Я его нашла, – подтвердила Кристина. – Но я не собираюсь разбивать ему сердце.
Беддоуз взял ее руки в свои. Она не отреагировала.
– Крис…
Она смотрела в окно. Миленькая, юная, спокойная.
Ему вдруг вспомнилась их первая встреча, вспомнились другие красивые девушки, которых он знал, вспомнилось, как она выглядела рядом с ним в постели номера маленького отеля всего три месяца назад, под лучами утреннего осеннего солнца, льющимися в окно, из которого открывался прекрасный вид на отроги Альп и далекое море. Держа в руках такие знакомые девичьи пальчики, он думал о том, что все переменится, если ему удастся заставить ее повернуть голову.
– Крис…
Но она не повернула головы.
– Напиши мне в Сиэтл, – сказала она, глядя в окно, на котором оседали капельки влаги и в котором отражались люстры кафе и уличные фонари.
Беддоуз отпустил ее руки. Кристина положила их на стол. На ногтях чуть поблескивал бледный лак. Беддоуз встал.
– Я лучше пойду. – Слова давались ему с трудом, все звуки эхом отдавались в висках. «Господи, – думал он, – я старею, скоро я буду плакать в ресторанах». – Я не хочу ждать чек. Скажи своему приятелю, что я не смогу пообедать с вами и прошу прощения за то, что оставил ему чек.
