– Ленч на столе, – возвестила Марта. Она сидела, скрестив ноги, закатав рукава выше локтей, с голыми руками, загорелыми и на удивление полными для такой худенькой девушки. Взяла кусок курицы, впилась в него зубами. – Только в таких местах и стоит устраивать пикники. Никаких тебе муравьев.
Мэнни глотнул вина прямо из бутылки, потому что про стаканы они забыли, отломил кусок от длинного батона, потянулся за курицей. Берт уселся рядом с Мартой с другой стороны, медленно вытянув длинные ноги, тоже отдал должное курице, прежде чем спросить:
– Как по-вашему, может умный и трезвый молодой американец заработать состояние, построив во Франции фабрику по производству бумажных тарелок и бумажных стаканов?
– Одноразовая посуда разрушила бы непередаваемое средневековое очарование Франции, – ответила Марта.
– Ох уж это древнее позорное непередаваемое средневековое, заляпанное жирными пальцами очарование, – вздохнул Берт. – Доверьтесь женщине, которая способна это заметить, не так ли, Мэнни? Господи, разве нам не повезло в том, что мы зашли в галерею во Флоренции и нашли там Марту? Иначе ты знаешь, чем обернулось бы наше лето? Мы бы собрали весь женский сброд Европы, итальянских старлеток в лопающихся на груди платьях, костлявых французских моделей и голодных американских разведенок с волосами цвета спелой ржи. Господи, Мэнни, нет у тебя ощущения, что некая высшая сила привела нас в тот день в музей? Скажи правду, Толстяк, ты же чувствуешь, что без ее вмешательства не обошлось?
– И где ты научился так говорить? – Марта, по-прежнему сидевшая со скрещенными ногами, поднесла бутылку ко рту.
– Мой дед был баптистским проповедником в Мемфисе, штат Теннесси, – ответил Берт, – и научил меня бояться Господа нашего, читать Библию, беречь хлеб и не бросать слов на ветер. – Он поднялся, погрозил куриной ножкой Атлантическому океану: – Покайтесь, грешники, ибо вы плавали в теплых водах и ухлестывали за девственницами… – Он поклонился Марте. – А еще вы играли в казино, забывая посылать открытки домой. Покайтесь, потому что вы нашли наслаждение и опоздали на корабль.
– Хочешь сыра? – спросила Марта.
– С горчицей. – Берт сел. Задумчиво посмотрел на Мэнни. – Что ты думаешь, Мэнни? Мы действительно счастливы или только думаем, что счастливы? Вечная дилемма философа – иллюзия это или реальность. Каменная ли эта стена? – Ему вновь захотелось изображать оратора. – Синий ли океан, мокрая ли вода? Прекрасна ли эта девушка? Деньги ли в наших карманах или премиальные купоны, которые раздавала в Дулуте в двадцать втором году табачная компания, обанкротившаяся в первый четверг после «черного вторника»? Хорошее вино мы пьем во Франции или это уксус, разбавленный кровью и морской водой? «Розовое беарнское», – прочитал он на этикетке. – Вроде бы вино, но так ли это? Мы трое – ни в чем не нуждающиеся, белозубые, прекрасные отпрыски американских аристократических родов, гостящие в лучшей из наших колоний, или, хотя и не подозревали об этом, жалкие беженцы, бегущие куда глаза глядят, повернувшись спиной к морю?.. Вы читали утренние газеты? Вы знаете ответ? Мы – друзья и братья или предадим друг друга еще до заката солнца? Обыщите даму на предмет кинжалов.
– Святый Боже, – вздохнула Марта, – кое у кого поехала крыша.
Мэнни мечтательно улыбнулся, положительно оценив выступление Берта. Сам он не питал склонности к метафорам и образной речи, обычно говорил то, что хотел сказать, и не более. Но его забавляли полеты фантазии Берта, и он восторгался другом, как люди, лишенные слуха, но любящие музыку, восторгаются приятелем, который не только хороший пианист, но и начинает играть в нужный момент, не дожидаясь особых просьб. Началось это в давние времена, когда они, шестнадцатилетние, еще учились в школе и Берт декламировал непристойные поэмы, в которых живописались сексуальные утехи их учительницы химии, дамы средних лет и заметно полысевшей.
Время от времени из-за этого хобби Берт попадал в передряги, потому что вдруг делался отчаянно храбрым, не мог остановиться и нес черт знает что независимо от того, кто его слушал. Вот и этим летом одна из выходок Берта закончилась дракой с четырьмя молодыми немцами в пивной Ниццы, после чего им пришлось убегать от полиции. Берт завязал разговор с молодыми людьми, спросил, откуда они приехали, и после некоторого колебания с их стороны получил ответ, что они швейцарцы. «И из какой части Швейцарии вы приехали? – не унимался Берт. – Из Дюссельдорфа? Гамбурга?»
Немцы, крупные, широкоплечие парни, засмущались и отвернулись от него к кружкам пива, которые стояли перед ними на стойке бара. Однако Берт не оставил их в покое.
– Для меня самое очаровательное место в Швейцарии – Бельзен. Провинциальный такой городок, уютный, полный воспоминаний. Я всегда говорил, что Швейцария наверняка выиграла бы войну, если бы часовщики не нанесли ей удар в спину. Но я их одобряю.
– Завязывай, – шепнул ему Мэнни, а Марта предупреждающе покачала головой и дернула Берта за рукав. – Их же четверо. Они нас убьют.
Но Берт пер напролом.
– Я счастлив сообщить вам, господа, – тут он широко улыбнулся, – что всегда верил в Великую Швейцарию, и в этом меня поддерживают многие истинные американцы.
Немцы начали перешептываться, и Мэнни снял часы и положил в карман, не хотел, чтобы их разбили во время драки.
– Заткнись, Берт, – попыталась осадить его Марта. – Тебя сейчас хватят по голове пивной кружкой.
– А теперь, парни, – Берт поднял стакан, – предлагаю выпить со мной за величайшего из всех швейцарцев, за самого доброго, милого и горячо любимого всеми Адольфа Гитлера. Давайте же выпьем и споем «Швейцария Uber Alles»
[14]. Я уверен, слова вы знаете…
Мэнни уже успел сесть поудобнее и, когда первый немец замахнулся, левой перехватил его руку и дважды врезал ему правой. Медлительные, но здоровенные немцы сильно рассердились, и к тому времени, когда Мэнни потащил Берта к дверям, у того из носа текла кровь, воротник рубашки держался на честном слове, а официанты хором звали полицию.
Втроем они бежали по маленьким улочкам Ниццы, слыша за спиной затихающие крики. Берт похохатывал на бегу и все тряс правой рукой, онемевшей от удара по крепкому немецкому черепу.
– Ты из какой части Швейцарии, приятель? – спросил он, повернувшись к Мэнни. – Лейпциг? Нюрнберг?
Через полчаса, в безопасности бара на набережной, Мэнни и Марта тоже поняли, что этот эпизод можно воспринимать и как забавное приключение, а потому до конца лета, стоило кому-то из них что-нибудь учудить, другие задавали резонный вопрос: «Ты из какой части Швейцарии, приятель?»
Теперь же Берт размахивал бутылкой вина и, широко улыбаясь, оглядывал бухту.
– Я думаю, что предложу желающим новую туристическую услугу. Внесезонные туры по начавшим загибаться курортам. Напишу буклет с заголовком: «Познайте блаженство! Плюньте на моду! Отдохните в отпуске от людей!» Мэнни, как думаешь, твой отец даст нам начальный капитал?
